Михаил Басханов - «У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899–1904.
Оставляя в стороне вопрос, что следует понимать под знанием иностранного языка (представляется, что умение читать, писать и говорить), информацию о владении Снесаревым таким большим числом языков следует признать преувеличенной. Документально установлено владением им в разной степени следующими иностранными языками: латинским, старогреческим, немецким, французским, английским и тюркским. Первые два языка он учил по курсу гимназии; немецкий, французский – по курсу университета (немецкий начинал изучать в гимназии), военного училища и НАГШ, английский осваивал самостоятельно в этих же учебных заведениях и практиковался в нем в Индии и Великобритании; тюркский учил самостоятельно с языковой практикой на Памире. После перевода из Туркестана в Петербург, насколько нам известно, к изучению восточных языков он больше не обращался.
Вполне возможно, что у Снесарева имелась и общая нерасположенность к изучению восточных языков, или он мог испытывать синдром «языковой усталости» (как результат владения несколькими иностранными языками), определенное значение мог иметь и его зрелый возраст. Интересно в этом отношении замечание одного офицера Генерального штаба применительно к офицерам, командируемым перед Первой мировой войной в Германию и Австрию для изучения немецкого языка: «ожидать, что офицер в возрасте 28–30 лет, совершенно не зная языка, обучится ему в течение одного года, в достаточной мере, наивно…»[176]. Применительно к изучению восточных языков это звучит еще более справедливо.
Знание иностранных языков и достаточно активное ими владение существенно расширяло возможности Снесарева как исследователя, предоставляло в его распоряжение доступ к большому массиву источников и сведений. Иностранные языки Снесарев активно использовал при работе над книгами, статьями, рецензиями, для переводов специальной литературы. Отличительной и всегда выгодной стороной его научных работ была опора на широкий круг иностранных источников.
Другой вопрос, которому недостаточно было уделено внимания при изучении туркестанского периода жизни Снесарева, это роль женщин в его жизни. Долгое время эта сторона жизни Снесарева оставалась как-бы неинтересной его биографам, порой опускалась в виду ее незначительности на фоне тех глобальных вопросов, которые вызывали первоочередной интерес. Между тем, женщины играли весьма важную роль в туркестанский период жизни Снесарева, отношения с ними составляли сложную и порой драматическую картину и являли собой непростой мир нравственных, психологических и этических аспектов. Не поняв этого мира, нельзя вполне представить, как шло становление Снесарева как личности, как офицера и ученого.
Женщины занимали видное место в жизни Снесарева как до службы в Туркестане, так и в туркестанский период. Отношения к женщинам во многом определялись его семейным воспитанием, в котором важное место занимали религиозные и семейные ценности. Он никогда не смотрел на женщину как на объект внесемейных отношений, и ему были чужды любовные интриги и несерьезность чувств. В его отношении к женщинам было больше рационального, нежели чувственного, и трудно сказать, испытывал ли он по настоящему серьезное чувство до встречи с Евгенией Зайцевой, своей единственной и истинной любовью.
Снесарев любил женское общество, у него случались романы, но долгое время он оставался холостым, что, в контексте его религиозности и уважения к семейным ценностям, выглядело несколько необычным. Объяснение этому можно найти в обстоятельствах жизни «дотуркестанского периода». Как он сам замечал, до Туркестана его жизнь имела, так сказать, подготовительный характер, затем она приняла то течение, в котором он уже ощущал себя самостоятельным человеком, с вполне сформировавшимися взглядами на жизнь, с опытом, материально независимым. Вопрос о создании семьи был отложен Снесаревым до окончания академии, в период учебы он не мог позволить себе роскошь семейной жизни – как по сложности академического курса, так и по отсутствию достаточных средств для поддержки семьи. О том, что слушателям академии было очень трудно совмещать академическую и семейную жизнь, уже говорилось выше.
В Туркестане Снесарев впервые по-настоящему задумывается о необходимости создания семьи, о выборе спутницы жизни, соответствующей его идеалам и требованиям. Можно с уверенностью сказать, что мысль о женитьбе возникла у него сразу по выпуску из академии. Командировка в Индию, как мы знаем, дала совершенно неожиданное направление течению его личных дел и во многом спутала стройность его планов по созданию семьи. Тем не менее, в конце зимы 1900 г. он возвращается к мысли о необходимости начать семейную жизнь.
Летом 1900 г. в письме к сестре он пишет о женитьбе, как об окончательно принятом им решении. В нем он также сообщает о мотивах и соображениях, побудивших его к такому решению: «Кажется, я надумал жениться… ты меня сильно напугала словами: “Женись теперь, еще, может быть, выйдут за тебя (подчеркнуто в тексте письма Снесарева. – М. Б.) замуж, а через несколько лет только за твое положение”… Но оставляю на минутку шутки в сторону, я решил (или почти решил) по таким думам: 1) Прежде всего мне надоели те нравственные соображения, что я должен иметь детей, должен дать своей родине прирост, должен передать на свое поколение ту сумму умственных и нравственных выводов, которые я выносил в себе и выстрадал; будь я пьяница и дурак, я неимением детей только доставил бы удовольствие своей земле, но этого, кажется, нет <…>. 2) Холостой человек – всегда вор семейного счастья… Последнее должно принадлежать, в известной мере, каждому и кто не имеет собственного, поневоле ворует чужое… Это неизбежно. Как бы вы ни были нравственно устойчивы, вас на кражу поведут другие… 3) У меня в виду имеется масса интересной работы, и ее я не выполню, оставаясь холостым… меня закрутят… 4) Мне жутковато за будущее… Я был (с английским агентом) в квартире у одного холостого генерала[177], и когда мы вышли оттуда, то мой спутник произнес: “У него, как в могиле…”. А это ждет ведь и меня…»[178].
Снесарев был очень разборчив в выборе своей будущей спутницы жизни и имел к ней свой набор критериев, которым она должна была соответствовать. Представляется, что для него был интересен такой тип женщины, который в смысле жизненного опыта, личных интересов, увлечений не мог бы составить ему какую-либо конкуренцию, не мог привести к конфликту интересов – творческих, интеллектуальных и пр. В браке он предпочитал остаться отцом семейства патриархального типа, пользующимся уважением и непререкаемым авторитетом. В этом смысле он опасался связать свою судьбу с женщинами эмансипированными, либеральных воззрений, с широкими общественными, артистическими или научными интересами и увлечениями, а также происходившими из аристократических или богатых семей. В этом смысле женский тип, к которому принадлежала Рита, совершенно не вписывался в его идеал будущей избранницы жизни. Желанным партнером в браке для него могла стать женщина, происходившая из небогатой семьи, в которой сильны традиции семейной и религиозной жизни, и где глава семейства пользовался безусловным авторитетом. Важным условием было наличие у избранницы православного вероисповедания. Наибольшая вероятность встретить женщину, удовлетворявшую этим критериям, выпадала на офицерские семьи. Не последнее значение в кругу его требований играл и возраст будущей избранницы. Зрелый возраст самого Снесарева значительно сужал круг возможных кандидаток. Поэтому в этом круге находились женщины младше его возрастом, и иногда значительно.
Другим важным соображением было условие, что брак обязательно должен состояться по любви, на основе взаимного сильного чувства и уважения. Он опасался связать свою судьбу с женщиной, которая вступила бы с ним в брак по расчету.
Оказавшись в Ташкенте, он в местном обществе сразу приобрел статус видного жениха – офицер Генерального штаба с перспективой блестящей военной карьеры, воспитанный, без вредных привычек, обеспеченный материально. Снесарев довольно тягостно переносил матримониальные устремления женской части ташкентского общества. В письме к сестре он замечал в этой связи: «Холостого человека окружает какая-то неестественная атмосфера: дамы и девицы смотрят как на жениха, старухи – как на зятя, все – как на человека, обязанного их развлекать, увеселять, всюду быть с ними, как на неизбежного заимодавца («он холост, у него деньги»)… Все это создает ту заискивающую и льстивую среду, от которой человек неминуемо тупеет… И так противно все это, когда так ясно понимаешь ужимки и прыжки этих несчастных обезьян»[179].
У Снесарева до приезда в Туркестан были отношения личного характера с женщиной по имени Лидия, но она умерла от чахотки. О ней он упоминает в одном из писем к сестре: «со стола смотрит на меня “задумчиво и нежно” портрет умершей подруги».
