Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой
Только 2 июля Сент-Экс смог вылететь назад в Альгеро, и то уже на другом самолете, поскольку его «лайтнинг» все еще стоял с неисправным двигателем. На следующий день ему позволили вылететь снова в Алжир на одном из резервных «лайтнингов» эскадрильи на какую-то свадьбу вместо Гавуаля, которому важнее было оставаться на базе. Тем же вечером (или, возможно, на следующий день) Сент-Экзюпери неожиданно появился в доме Моно в Аин-Тайе. Граммофонные записи в то время были настолько редки, что небольшая коллекция мадам Моно, вывезенная контрабандой из Франции, высоко ценилась знатоками. Они во множестве толпились у нее на террасе, слушая Ванду Ландовски, исполняющую вариации Гольдберга на музыку Баха. Но тут благоговейную тишину внезапно нарушило появление ликующего гиганта в форме, с криком ворвавшегося на террасу: «Взгляните на меня, пощупайте меня, это – чудо! Я жив!» Его появление перевернуло тихое течение вечеринки в саду, наполнив все вокруг шумом и гамом, взамен тихого тлиньканья мадам Ландовски. Обычно сам пылкий почитатель Баха, Тонио в тот памятный вечер не мог успокоиться, без конца повторяя: «Дотроньтесь до меня! Я говорю вам, это – чудо!»
Наконец, дабы его угомонить, мадам Моно выделила трех девушек с наказом занять его и удерживать в углу. Вечерний воздух, теплый и наполненный мошкарой, привлеченной фиговыми деревьями и серебристым позвякиванием клавесина, прерывался частыми шлепками. Молодые «дивы» весело заставили Антуана растянуться под защитой простыни, служащей подобием антимоскитной сетки. Но «тело» отказывалось замолчать даже тогда, и Сент-Экс начал говорить снова. Он объяснял подробно, почему мошки и москиты гораздо умнее, чем воображают их жертвы. Их гудение, например, часть преднамеренной стратегии. Когда кто-то пытается прихлопнуть москита, тот почти неизменно увертывается, но шлепок вызывает прилив крови к поверхности кожи, предлагая парящему гурману богатую пищу, которую тот и смакует.
Со львами все обстояло точно так же. («Тело» продолжало свой экскурс прямо из-под простыни, которой его обмахивали «дивы».) Многие животные могут опередить льва в любое время. Зная о своих возможностях, старый лев издает такой вагнеровский рев, и этого рыка уже достаточно для устрашения парализованной от страха добычи.
Другим человеком, которого посетил Сент-Экс в Алжире в течение этой двухдневной «остановки в пути», был Жак Мейер, прежний главный редактор «Энтранзижан», а теперь директор «Радио Алжира». Они пообедали вместе на вилле Альберта Марка, живописца, расположенной на высоком холме, парящем над городом. После обеда, пока Марк исчез на время полуденной сиесты, Сент-Экс развлекал его жену и Мейера карточными фокусами на наблюдательность. Относительно Де Голля он был столь же едок, как и всегда, отмечая, что «хоть я не говорю ни слова по-английски, все же Де Голль не считает меня свободным французом». А относительно себя он был, как обычно, фаталистом, повторяя слова, которые Мейер слышал не однажды: «Сегодня-завтра я обрету свою могилу в волнах Средиземного моря».
У Сент-Экзюпери нашлось время созвониться со своими друзьями в штабе военно-воздушных сил, где ему сообщили, что Фернан Гренье, новый специальный уполномоченный по делам военно-воздушных сил, хотел бы с ним встретиться. Сент-Экс уже был представлен бывшему коммунистическому депутату за обедом, специально устроенном для него Анри Френеем, специальным уполномоченным во временном правительстве Де Голля по делам заключенных и ссыльных и членом известной «боевой» сети Сопротивления, в которой Альбер Камю был активистом. Многие офицеры военно-воздушных сил из лучших побуждений просили Гренье предложить Сент-Экзюпери менее опасные места службы, но неумолимая жертва не принимала ни одно из них.
«Я читал ваши памфлеты (одну о печально известном коллаборационисте Альфонсе Шатобриане, другую о снайперах Сопротивления), каковы наши люди! – заметил Сент-Экс. – Каждый должен бороться, чтобы приблизить освобождение. – После чего добавил с веселым смехом: – Извините, постучите по дереву! Я верю в свою звезду…»
Гренье нашел его оптимизм настолько заразительным, что не посмел затронуть вопрос о переходе на другую службу Сент-Экса, и, когда они обменялись рукопожатиями на прощание, едва удержался от желания обхватить Антуана и расцеловать в обе щеки.
8-го Гавуаль вылетел в Тунис взглянуть на сына, родившегося парой недель ранее. На следующий полдень настала очередь Сент-Экзюпери последовать за ним. Он согласился быть крестным отцом ребенка, и его ждали в Тунисе на крещение. Крещение крещением, но его занимала тайна убийства, о котором он неотрывно читал даже в джипе, когда ехал по летному полю. Джип остановился около «лайтнинга», на котором ему предстояло лететь, но Сент-Экс оставался упрямо приклеенным к своему детективу.
«Да, да, – бормотал он, не отрывая глаз от страницы. – Еще пару минут. Я почти закончил».
Еще больше усилий потребовалось на то, чтобы пересадить его из джипа на сиденье самолета. Он все еще сжимал в руках недочитанную книгу и, пока кого-то послали за забытыми наушниками, опять погрузился в свой детектив. Антуан наконец согласился взлететь, держа открытую книгу на колене, но его коллеги не сомневались, что, поднявшись в воздух, он вернется назад к своему чтиву. Когда он приземлился в Ла-Марса, ему сказали, что крещение сына Гавуаля немного отложили. Хотя Сент-Экс казался весел, мадам Маст не могла не заметить, сколько стаканчиков виски он пропустил после обеда, и это она приписывала, вполне естественно, какому-то скрытому недугу.
Настроение Антуана выплеснулось с меньшей сдержанностью в письме без даты, которое он, вероятно, написал той же ночью своему другу Жоржу Пелисье на официальном бланке генерального консула Франции в Тунисе. Он писал, что на следующий день возвращается в свою «голубятню», и объяснял, как электропроводка в самолете доставила ему некоторые неприятности. «Странную работу для своего возраста делаю я сейчас. Тот, кто ближе всех ко мне по возрасту, моложе меня на шесть лет. Я предпочитаю такую жизнь, с завтраком в семь утра, столовой, палаткой или небольшой, с белеными стенами, комнатой и десять тысяч метров высоты в придачу над запретной территорией той зверской бездеятельности в Алжире. Мне немыслимо сконцентрироваться и работать для себя в постоянном состоянии неопределенности. Там я испытывал недостаток социальной значимости. Но я выбрал максимум нагрузок и слез, и если кому-то нужно шагнуть за пределы возможного, то почему бы этим человеком не оказаться мне? Я надеюсь, что эта зловещая война закончится прежде, чем я растаю полностью, подобно свече в жгучем пламени кислорода. Потом я займусь чем-нибудь другим».
