Анатолий Черняев - Совместный исход. 1980
На другой день пошел в противоположную сторону - к Звенигороду. Дошел до деревни Аксиньино (за Николиной горой в 5 км.). Та же история с церковью: издали грандиозно и маняще, вблизи полуразрушенная низенькая, чуть ли не часовенка. Возле церкви опять же «стенка» с именами погибших, здесь их - 57 человек, но и деревня поменьше.
Кстати, соприкоснулось это с состоянием, вызванным «Выбором» Бондарева и «Один день как вечность» Айтматова. Очень разные вещи, но они отражают лихо заявившую о себе, непреклонную и, кажется, уже не устрашимую тенденцию нашей современной литературы: ничтожность всей этой парадной суеты на политической верхотуре в сопоставлении с тайной жизни и смерти простого человека, со смыслом его существования, с его естественными и подлинно человеческими представлениями о добре и зле, о том, что нужно человеку, и что чуждо ему.
В этом отношении характерен и сам съезд писателей РСФСР, где отчетливо проступила система ценностей, далекая и даже внутренне противоположная официальной, хотя и обозначаемая одинаковыми словами: труд, родина, честность, ответственность, долг, правда и т.д.
Ведь то, что сейчас печатают каждый месяц в толстых журналах, далеко превзошло (и по глубине, и по мастерству, и по критической остроте проблематики) то, с чем выступили диссиденты и эмигранты, уехавшие под предлогом, что им, видите ли, нет тут свободы творчества. А на самом-то деле - кишка тонка, да и западные тряпки плюс скандальная слава!
В этой связи прочел на днях статью Рудницкой (для «Вопросов истории») о «Колоколе» на французском языке (1867-68 годы). И опять поразился величию Герцена. Эти пигмеи - наши диссиденты не имеют ни малейшего права ссылаться на него. «Колокол» в этом (иностранном) варианте возник потому, что Герцен и Огарев решительно разошлись с «западной демократией», настроившейся тогда на моду поносить и топтать (собирая все силы «против») Россию. «Коїокої» призван был сказать «им», бросить в лицо: ничтожны вы, чтоб ее судить, глупы вы, отождествляя Россию с теми, кто ею правит.
Боже мой! Неужели это - «вечная проблема»?!
Умер Косыгин. Объявили об этом спустя три дня, чтоб не портить день рожденья Брежневу (отомстил таки старик). Но о смерти в Москве стало известно раньше, чем объявили. И поползли слухи: как будут хоронить? Неужели «замотают», как с Машеровым. Ведь сняли, даже не поблагодарив, только потом опомнились и пропечатали в газетах, чего на самом деле не было.
Был день колебаний, очевидно наверху. И потом - сделали по «первому разряду», как если бы умер «при исполнении». Не осмелились, видно. Знали, что Косыгин (хотя он и не совсем заслуживал ходившей репутации) символ былой скромности власти, считал себя на службе у народа, а не трепался лишь о своей заботе о нем. К тому же, видимо, сообразили, что превратив «день рожденья» во всенародный государственный праздник, и опять - орден (каждый год - либо очередного героя, либо орден дают), нельзя глумиться над мнением народным в связи с покойником, которого уважали. более того: скрыто противопоставляли Брежневу, считали незаслуженно задвинутым!
Послесловие к 1980 году.
В этом «томе» автор дневника выносит свой окончательный приговор брежневско- советскому режиму - злой, беспощадный, непримиримый. Стартовым пунктом этого приговора явилась афганская преступная авантюра, в которой сконцентрировались все пороки, вся глупость и социальная подлость режима.
В записях ошеломляющие картинки маразма власти и лично Генерального секретаря, их неспособность ни понять, что происходит и куда идет дело, ни принимать решения, в которых хотя бы по касательной присутствовали здравый смысл и чувство ответственности перед страной.
Лживость режима достигла гомерических размеров. В экономике застой, развал и безобразия, финансовое положение аховое, повсюду и во всем дефицит, пустые полки, очереди за самым необходимым. Начались, уже не как единичное явление, забастовки - вещь немыслимая в СССР с 20-х годов! А в это время наверху вызывающая отвращение и ужас нескончаемая вакханалия поздравлений, награждений, в том числе друг друга, чуть ли не каждодневно приветствия Генерального секретаря коллективам, предприятиям, учреждениям, областям и лицам за явно фиктивные успехи.
Осенью появилась «проблема Польши». В Москве запахло повторением «Праги-68». В дневнике зафиксированы настроения в Политбюро, слухи, разговоры, предположения и опасения - «что будет? Как себя поведем? Не сорвемся ли опять на преступный путь?». Автор и его коллеги размышляют о событиях в Польше в широком плане: они ведь высветили, гораздо резче и откровеннее, чем Пражская Весна, и разоблачили несостоятельность не только «социалистической империи» - соцсодружества, но и социализма в целом - как строя, в том виде, как он сложился со времен Сталина.
Любопытны наблюдения за ситуацией в высшем руководстве - не только полный маразм Генсека, но и отношения главных персоналий возле него и между собой - тех, кто, пользуясь состоянием «самого», делал «свою политику».
Как всегда присутствует тема международных связей - в ракурсе позорной и опасной политики Советского Союза и в связи с Олимпиадой в Москве. Немало мест уделено и попыткам автора, довольно высокопоставленного партийного чиновника, с позиций «двоемыслия», приукрашивать «по службе» имидж «партии и Родины».
