Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9
Мы прибыли в Авиньон к концу дня. Мы проголодались, Марколина переполняла меня любовью; гостиница Св. — Гомер была превосходна; я сказал Клермону взять из коляски все необходимое и заказать четверку лошадей на завтра на пять часов утра. Удовлетворение Марколины, которая не любила ехать ночью, меня порадовало; но вот что она мне сказала, пока нам готовили ужин.
— Мы в Авиньоне?
— Да, дорогая.
— Ладно, дорогой Джакометто, теперь я как порядочная девушка должна выполнить поручение, которое мне дала графиня сегодня утром, перед тем, как в последний раз меня поцеловать. Она заставила меня поклясться, что до этого момента я ничего тебе не скажу.
— Это очень интересно. Говори.
— Это письмо, что она тебе написала.
— Письмо?
— Ты простишь меня за то, что я тебе не передала его до этого момента?
— Конечно, раз ты дала ей слово. Где это письмо?
— Подожди.
Она вынула из кармана пакет с бумагами.
— Вот это мое свидетельство о рождении.
— Я вижу; ты родилась в 46 году.
— Это мое свидетельство о добронравии.
— Сохрани его.
— Этот свидетельствует о моей девственности до настоящего времени.
— Превосходно. Его выдает акушерка?
— Патриарх Венеции.
— Где письмо?
— Я не потеряла его.
— Боже тебя сохрани. Я отправлю тебя обратно в Экс.
— Это обещание, которое дал мне твой брат — жениться на мне сразу, как только он перейдет в реформатство.
— Дай его мне.
— Что такое перейти в реформатство?
— Я тебе потом скажу. Где письмо?
— Вот оно.
— Без адреса.
Сердце мое забилось. Я его вскрываю и вижу адрес на итальянском: «Самому порядочному человеку на свете». Я вскрываю и вижу внизу листочка: «Генриетта». И все. Она оставила лист чистым. При виде этого я окаменел телом и душой. Io non morii, e non rimasi vivo [7]. Генриетта! Ты не захотела, чтобы я узнал о твоем существовании, прежде чем приехал сюда, потому что опасалась, что я вернусь обратно, чтобы тебя увидеть. Но я увижу тебя завтра. Ты передала мне, что твой дом для меня всегда открыт. Но нет. Приказ, который ты дала Марколине, указывает, что ты не хочешь меня сейчас видеть. Ты, может быть, уехала этим же утром, бог знает, куда. Ты вдова, Генриетта. Ты богата. Позволь мне думать, что ты счастлива. Ты, возможно и смеялась с Марколиной, чтобы показать мне это. Моя дорогая, моя благородная, моя божественная Генриетта!
Марколина, удивленная моим долгим молчанием, не смела его нарушить. Я не двигался, пока не пришел хозяин, чтобы меня приветствовать и сказать, что приготовил ужин по моему прежнему вкусу. Я поблагодарил его и открыл душу Марколине, нежно ее расцеловав, прежде, чем сесть за стол.
— Ты знаешь, ты меня напугал, — сказала мне она. Ты побледнел, ты пробыл четверть часа как лишившийся ума. Что это? Я поняла, что графиня тебя знает, но не могла предположить, что одно ее имя произведет на тебя такое большое впечатление.
— Как ты узнала, что она меня знает?
— Она сказала мне сотню раз этой ночью, но приказала ничего тебе не говорить до того, как ты вскроешь письмо.
— Что она тебе сказала?
— То же, что говорит этот адрес. Это странно. Все письмо состоит из адреса. Внутри содержится только ее имя.
— Но это имя, мой ангел, говорит все.
— Она сказала, что если я хочу быть всегда счастлива, я не должна тебя покидать. Я ответила ей, что уверена в этом, но что ты хочешь отослать меня домой, несмотря на то, что немыслимо меня любишь. Я вижу и догадываюсь, что вы были нежными любовниками. Скажи, давно ли это было?
— Шестнадцать-семнадцать лет назад.
— Она не могла быть еще красивее.
— Молчи.
— А ваша дружба, была ли она долгой?
— Четыре месяца совершенной и непрерывной радости.
— Я не буду счастлива столь долго.
— Будешь, дорогая Марколина, с другим приличным мужчиной, красивым и твоего примерно возраста. Я еду в Англию, чтобы попытаться взять мою дочь из рук ее матери.
— У тебя есть дочь? Графиня спросила меня, был ли ты женат, и я ответила, что нет.
— Ты сказала правду. Эта дочь незаконная, ей десять лет. Я тебе ее покажу. Ты поймешь, что она моя дочь.
В тот момент, как мы садились за стол, какой-то человек спускался с третьего этажа, чтобы идти обедать на первом, у табльдота, где, как помнит читатель, я познакомился с м-м Стюард. Поскольку наша дверь была открыта, и мы видели, кто спускается по лестнице, наше удивление было велико, когда мы услышали крик и увидели молодую девушку, которая его издала и бросилась к нам, взяв меня за руку, чтобы ее поцеловать, называя меня своим дорогим папой. Я повернулся к свету и вижу Ирен, с которой в Генуе я обошелся грубо из-за тона, который принял по отношению ко мне ее отец, говоря о бириби, которую я разорил у синьоры Изолабеллы. Я отобрал, естественно, свою руку и обнял ее. Маленькая хитрюга, изображая удивление, сделала глубокий реверанс Марколине, которая, придав себе благородный вид, стала прислушиваться к диалогу, который должен был завязаться после этого свидания между мной и красоткой, особенно, когда мы заговорили по-венециански.
— Какими судьбами здесь, моя красотка Ирен?
— Мы здесь уже пятнадцать дней. Боже! Как я рада встретить вас! У меня забилось сердце. Могу ли я сесть, мадам?
— Да, садитесь, — сказал я ей, наливая ей глоток вина, который ей помог отдышаться.
Поднялся слуга и сказал, что ее ждут; она живо ответила, что не хочет ужинать. Марколина, озадаченная, сказала слуге поставить еще один прибор, и приободрилась, видя, что ее распоряжение не вызвало у меня недовольства. Поставили суп, я сел за стол напротив этих двух девушек, сказав Ирен есть, потому что мы проголодались. Я сказал, что она нам после расскажет, по какому случаю она оказалась в Авиньоне.
Марколина, видя, что та ест хорошо, сказала, что она плохо сделала, отказавшись от ужина; та, обрадованная, что с ней говорят по-венециански, поблагодарила ее за проявленный к ней интерес, и вот, в три-четыре минуты они становятся добрыми подругами, вплоть до поцелуев. Я смеюсь над Марколиной, которая, всегда такая же, влюбляется в каждое красивое существо женского пола, которое видит. В диалогах, которые продолжаются, пока мы едим, я слышу, что ее отец и мать находятся у табльдота, и из восклицаний, которые она издает время от времени, узнаю, что это сам Бог пожалел ее, послав меня в Авиньон, я понимаю, что она находится в беде. Несмотря на это, Ирен, как всегда, весьма хорошенькая, сделала вид, что вполне довольна, что превосходно соответствовало игривым предложениям, которые ей делала Марколина, которая очень рада была узнать у нее, что та называла меня папенькой только потому, что ее мать говорила ей в Милане, что она моя дочь. Марколина смеялась от всего сердца над этой прекрасной историей и хотела увидеть поскорее эту мать, которая ужинала там, внизу, и которой я, должно быть, был любовником.
