Илья Бражнин - Недавние были
В Ленинграде стоит мраморный обелиск, поставленный на могиле Павлина Виноградова. В Архангельске, в центре города, установлен памятник работы скульптора М. Алёщенко.
Главная магистраль Архангельска, пересекающая весь город, зовётся проспектом Павлина Виноградова. Это справедливо, верно, хорошо. Пусть знают и помнят тысячи архангелогородцев, ежегодно и ежечасно шагающих и едущих по проспекту, - здесь жил, работал, боролся неистовый и бессмертный Павлин, воплотивший в себе с поразительной силой кипучий темперамент революции, с беззаветной храбростью дравшийся за победу в первых рядах её гвардии до последнего своего вздоха и сложивший за неё свою буйную, смелую и славную голову.
С НИМ ДО КОНЦА
Я не встречался с Павлином Виноградовым, не знал его лично. Создавать его образ в романе «Друзья встречаются» мне приходилось по документам, по рассказам его жены Ольги Владимировны и его друзей, которых я разыскал во время своей поездки в Архангельск в тридцать шестом году.
Но после написания романа я не имел возможности проверить, как получился у меня этот образ, верен ли портрет героя. Таков ли действительно был Павлин Виноградов, каким я описал его?
Но вот однажды, примерно через полгода после выхода романа в свет, на моём письменном столе затрещал телефон, и, подняв трубку, я услышал глуховатый и не совсем уверенно звучащий голос:
- Товарищ Бражнин?
- Да.
- С вами говорит Фёдоров, участник гражданской войны на Севере, вестовой Павлина Виноградова. Я прочёл ваш роман «Друзья встречаются» и хотел бы поговорить с вами.
Через час Николай Фёдорович был у меня, и с этого дня завязалась наша долгая и крепкая дружба. Виделись мы довольно часто, и в каждое свидание говорили о Павлине Виноградове. В те дни, когда на Северной Двине гремели бои с интервентами и белогвардейцами, рвавшимися к Котласу, Николке Фёдорову было семнадцать лет. За малым ростом и довольно хлипким сложением он казался совсем мальчишкой.
Но мальчишка этот был боек, подвижен, исполнителен и, случалось, выполнял срочные поручения Павлина Виноградова ещё в Архангельске, до прихода интервентов и белогвардейцев. Неистовый Павлин и тогда уже, в преддверии белогвардейского переворота и намечавшейся капиталистическими державами интервенции, не давал спуску послам и консулам иностранных держав, затевавших заговоры против Советской власти и мечтавших об отторжении Севера от Советской России.
Третьего июля 1918 года Павлин Виноградов и двое других членов губисполкома приняли проживавших в Архангельске американского, английского и французского консулов. Консулы почти открыто готовили интервенцию, наглели с каждым днём и скапливали свои войска в Архангельске. Войска их архангелогородцы начали разоружать. Тогда-то консулы и явились к Виноградову и в разговоре с ним, стали угрожать ему и его товарищам расправой.
Павлин Виноградов выслушал их, потом поднялся из-за стола во весь рост и сказал громко, отчеканивая каждое слово:
- Господа консулы, вы должны знать, что мы, революционеры, опрокинувшие чрезвычайные законы царского правительства, тем менее можем бояться ваших угроз, ваших чрезвычайных трибуналов и ваших королевских законов.
Он поправил очки, помолчал мгновенье и сказал, указывая на дверь:
- Господа консулы, аудиенция закончена.
- Огонь человек был, - говорил, вспоминая об этом эпизоде, Николай Фёдорович. - И как же вы его угадали? Как удалось вам схватить и нарисовать этот неповторимый характер, этот стихийный волевой напор.
Николай Фёдорович сводил меня однажды на могилу Павлина Виноградова. Она находится в Ленинграде, в парке лесотехнической академии.
Николай Фёдорович знал о Павлине Виноградове больше, чем кто-либо другой. И знаниями этими он щедро делился с теми, кто интересовался историей края, событиями гражданской войны на Севере, особенно боевыми делами Павлина Виноградова, память о котором он чтил свято в течение всей своей жизни.
Лично мне Николай Фёдорович сообщил немало нового для меня касательно Павлина Виноградова. Я бы не сумел написать главы о Павлине Виноградове в этой книге так, как написал её, если бы копилка памяти Николая Фёдоровича не была всегда к моим услугам.
А память моего друга была удивительно цепкой и чёткой. Николай Фёдорович - подними его ночью с постели - мог безошибочно и без запинки назвать точную дату почти любого из событий героической борьбы за освобождение Севера. Он неустанно разыскивал всё новые и новые материалы о жизни Павлина Виноградова и года четыре тому назад откопал где-то и принёс ко мне старую газету с подробным описанием церемонии приведения новобранцев к присяге в селе Медведь Новгородской губернии, где Павлин Виноградов отбывал в дисциплинарном батальоне наказание как раз за отказ присягать царю. Его взяли под стражу, и тогда, задумав произвести политическую демонстрацию, он сообщил командованию, что согласен присягать. Обрадованный тем, что сломил-таки строптивого солдата, командир запасного полка полковник Тепфер решил торжественно обставить акт принесения присяги и не только выстроил на плацу весь полк, но пригласил и гостей из города. И тут-то, выведенный на высокий помост, Павлин Виноградов преподнёс начальству свой сюрприз, провозгласив с помоста вместо присяги:
- Долой самодержавие! Да здравствует революция!
Года за два до смерти Николай Фёдорович закончил воспоминания о гражданской войне на Севере, в которых он много места уделяет Павлину Виноградову.
Труд этот невелик по объему - всего шестьдесят машинописных страниц, но он привлекает точным знанием событий гражданской войны на Севере в мельчайших и характернейших деталях, дающих очень ясное представление об эпохе, о трудном и героическом «восемнадцатом годе.
К слову сказать, Николай Федорович не только участник гражданской войны, но участник двух других: финской кампании и Великой Отечественной войны. Он являлся одним из организаторов Архангельского комсомола.
Когда я думаю о Павлине Виноградове, я обязательно думаю и о Николае Фёдорове. Это естественно. Ведь вихрастый Николка Фёдоров всегда и повсюду следовал за своим командующим. Даже гроб с телом погибшего под Шидровом героя именно он сопровождал до Котласа в бессменном двухдневном карауле. Он и после смерти Павлина Виноградова до конца дней своих оставался его верным ординарцем.
