Юлий Малис - Николай Пирогов. Его жизнь, научная и общественная деятельность
Дело в том, что все общество, по убеждению Пирогова, представляет одну огромную инертную толпу и несколько меньших, придерживающихся самых разнообразных взглядов на жизнь. Таких взглядов автор насчитывает восемь.
Одни советуют не думать много, потому что, думая, можно потерять аппетит и сон. Взгляд, как видите, простой и привлекательный. Более высокий взгляд – это совет много читать и учиться, вообще поумнеть, а ум уже подскажет, куда идти. Далее следует взгляд старообрядческий, по выражению Пирогова, рекомендующий строго соблюдение постов и молитвы. По взгляду иных людей-практиков, можно жить и без убеждений, лишь бы иметь полный карман. На такой же практической подкладке построен взгляд, что следует уживаться с людьми и соблюдать декорум, а думать – Gedanken sind zollfrei (каждый волен думать, что хочет). Существует, однако, и пессимистический взгляд, который говорит, что, не зная, откуда взялся, человек умрет, не зная, зачем жил. Зато имеется в запасе и беспечный взгляд – пользоваться настоящим – лозунг времен регентства, прибавим мы.
Наконец, к практическим взглядам на жизнь относится и взгляд “благоразумный”, в силу которого следует выбрать себе наиболее выгодную и подходящую роль в практической жизни, не задаваясь при этом никакими теоретическими стремлениями.
Обыкновенно вступающие в жизнь примыкают к какому-нибудь из этих взглядов и на этом успокаиваются, утрачивая с летами “всякую наклонность переменить или перевоспитать себя”.
Если бы так всегда и оканчивалось, то общество оставалось бы, как уже сказано, вечно разделенным на одну огромную толпу и несколько меньших. Все бы спокойно забыли то, о чем толковало воспитание. “Воспитание сделалось бы продажным билетом для входа в театр”. Однако люди, родившиеся “с притязаниями на ум и чувство”, не могут оставить “без сожаления и ропота высокое и святое”. Они слишком совестливы, разборчивы в путях. Они ищут проложить новые пути. Многие падают в этой внутренней борьбе. В свою очередь, и сами взгляды, руководящие обществом, не отличаются законченностью и допускают всевозможные дальнейшие вариации. Все это не служит, конечно, к единению. Из этого положения можно выйти тремя путями: 1) согласовать воспитание с торговым направлением общества, 2) переменить направление общества, 3) приготовить воспитанием к жизненной борьбе, к неравному бою. Первый путь – неверный, иезуитский, которому Пирогов нисколько не сочувствует. Второй – вопрос будущего. Остается третий, который и значит сделать нас людьми, чего не достигнет ни одна реальная школа, стремящаяся сделать “с самого раннего детства” негоциантов, моряков и так далее.
Больше всего возмущает Пирогова, что реальное воспитание прилагается в самом детском возрасте. Ведь начатки образования во всех школах те же, и тогда незачем отдавать детей именно в реальные школы. Если же иные, то практическая сторона совершенно заслонит нравственную, для культивирования которой не будет времени.
“Дайте созреть и окрепнуть внутреннему человеку, – просит Пирогов, – наружный успеет еще действовать. Выходя позже, он будет, может быть, не так сговорчив и уклончив, но зато на него можно будет положиться: не за свое не возьмется. Дайте выработаться и развиться внутреннему человеку! Дайте ему время и средства подчинить себе наружного, и у вас будут и негоцианты, и солдаты, и моряки, и юристы, а главное, у вас будут люди и граждане”.
Чтобы не возникло мнение, будто он предлагает закрыть и уничтожить реальные и специальные школы, Пирогов восстает против тех двух крайностей, что родители самоуправно распоряжаются участью детей и что реально-специальные школы принимаются за воспитание тех возрастов, для которых общее человеческое образование несравненно существеннее всех практических приложений. “Уже давно оставлен варварский обычай выдавать дочерей замуж поневоле, а невольный и преждевременный брак сыновей с их будущим поприщем допущен и привилегирован; заказное их венчание с наукой празднуется и прославляется, как венчание дожа с морем”. Можно получить специально-практическое образование не в ущерб общему человеческому.
“Вникните и рассудите, отцы и воспитатели! – взывает далее Пирогов. – Все должны сначала научиться быть людьми. Все до известного периода жизни, в котором ясно обозначаются их склонности и их таланты, должны пользоваться плодами одного и того же нравственно-научного просвещения. Недаром известные сведения исстари назывались humaniora, то есть необходимые для каждого человека. Эти сведения остаются навсегда теми же светильниками на жизненном пути и древнего, и нового человека”.
Прекрасно сознавая всю необходимость специализации при современных успехах наук и искусств, Пирогов, тем не менее, считает, что “никогда не нуждались истинные специалисты так сильно в предварительном общечеловеческом образовании, как именно в наш век. Односторонний специалист есть или грубый эмпирик, или уличный шарлатан”. В устах такого специалиста, как Пирогов, подобные слова приобретают особое значение.
Спрашивается, как приготовить детей к неизбежной борьбе, которая им предстоит? “Каков должен быть атлет, приготовляющийся к этой роковой борьбе?” Он должен иметь хоть какое-нибудь притязание на ум и чувство, не уклоняясь, однако, чересчур в сторону грубого материализма и холодного разума, отвечает Пирогов. “Скажут, что это общие риторические фразы. Не требуйте от меня большего; больше этого у меня нет ничего на свете”,– вырывается у Пирогова. “Пусть ваши педагоги сделают из моих и ваших детей то, чего я так искренно желаю, и я обещаюсь никого не беспокоить риторическими фразами, а молчать, – не без иронии заверяет Пирогов. – Поверьте мне. Я испытал эту внутреннюю роковую борьбу, к которой мне хочется приготовить исподволь и заранее наших детей; мне делается страшно за них, когда я подумаю, что им предстоят те же опасности”. От этой борьбы не спасает и та дрессировка, которая господствует в школе и которой Пирогов посвящает чрезвычайно образные и справедливые строки.
Статья Пирогова обратила на себя внимание тогдашнего министра народного просвещения Норова, который и предложил ему занять место попечителя Одесского учебного округа. Знаменитый хирург принял это предложение и 3 сентября 1856 года был назначен исправляющим должность попечителя. Знакомые с взглядами Пирогова на воспитание, взглядами, вылившимися в “Вопросах жизни”, согласятся, что он был подготовлен к принятой на себя задаче практического проведения своих взглядов – и по личным качествам, и по опыту, и по образованию. “В моих глазах попечитель есть не столько начальник, сколько миссионер”, – говорит он позднее. И действительно, Пирогов миссионерствовал – сперва в Одессе, затем в Киеве.
