Сергей Полищук - Старые дороги
Глава VIII,
где автор обещает читателю подобие детектива, любовь, секс, много жесткой драматургии и счастливый конец.
Я не стану рассказывать, как «пробивал» свою статью в редакциях минских газет и притом еще умолял поскорее ее напечатать. Как ее там отвергали с порога, принимали, увечили до неузнаваемости, заставляя иногда это делать и меня самого, вновь восстанавливали. Как, наконец, в своем первозданном виде она была опубликована газетой «Советская Белоруссия» и как сразу же, буквально с первого дня завертелась вся наша прелестная партийная и судебно-прокурорская машина: звонок из ЦК в обком, а из обкома – в областную прокуратуру и далее (бедного Михаила Павловича нашли где-то в санатории, где он поправлял свое слабеющее здоровье). Как вообще все завертелось, словно по волшебству: поездка ответственной сотрудницы райисполкома в маленький городок Березовский под Свердловском и ее возвращение с похищенной девочкой (ребенка она из квартиры Пухтевича, кстати говоря, тоже выкрала – увела через окно в отсутствии папаши); наконец, арест самого этого папаши и суд над ним в нашем районе, причем поддерживал обвинение, конечно же сам Михаил Павлович, очень, очень хорошо выступал, с большим чувством и мерзавцу влепили даже за то, чего он не совершал, например, за хулиганство…
Всего этого, повторяю, я не буду описывать подробно, да и не наблюдал сам, потому что опять вынужден был ненадолго уехать. Со слов моей квартирной хозяйки, все то время, пока меня не было, обе женщины, молодая и старая, проводили возле консультации. Приходили с утра, садились на крыльце, на ступеньках и плакали. У хозяйки они ни о чем не спрашивали, только внимательно смотрели ей в глаза, когда им доводилось встречаться, и плакали еще и еще. Потом обе они внезапно исчезли – это когда, наконец, девочку им вернули и возвратили почти все деньги: удалось, к счастью, и это, – на несколько дней исчезли и появились в консультации уже с девочкой, с шестилетней Нюрой Пухтевич, и… с бутылкой самогона…
– Дараженький, залатенький!… Ну, хоч ложачку… хоч ложачку перед обедом!…
О, это приятное бремя славы! Я, можно сказать, присутствовал уже при ее закате, потому что во время выхода газеты со статьей моей находился в другом районе и все главные ее громы отгремели. На улице, чтобы пожать мне руку ко мне подошел парикмахер Генрих Сенкевич и то, мне кажется, потому, что я у него стригся, а стриг он отвратительно. В нашем районе с интереснейшей историей и многонациональным, как ее следствие, составом населения было, кстати сказать, немало людей с самыми замечательными фамилиями. Тот же Сенкевич, вальяжный и представительный, похожий на графа из последнего акта оперетты, и некто Шиллер, первый городской хулиган, мой постоянный клиент. И еще… и еще кто-то – всех, конечно, я не запомнил… И сапожник Мопассан, замухрыжка и горький пьяница…
Когда прошла денежная реформа и цены на продукты (на базаре) и на услуги сразу же поползли вверх, они. как уважительно отмечалось жителями района, не поднялись только у меня, у благородного Сенкевича, да еще у Мопассана, но у последнего, впрочем, не в силу его благородства, а потому, что Мопассан длительное время находился в запое и с реформе, скорее всего, просто ничего не знал…
Так вот на улице подходили все эти милые люди, знакомые и совсем мало знакомые, подходили и пожимали руку, доверительно улыбались. Но иные из них заговаривали о статье и при этом начинали мне подмыгивать, похихикивали по поводу того, что сейчас должен чувствовать Михаил Павлович, и это уже было немного противно. Я был убежден, что точно так же они подхихикивают при случае и надо мной, и спешил такой разговор прекратить.
А потом, как мне показалось, о статье в районе забыли вообще, все снова вошло в свою нормальную колею, и меня это радовало. Парикмахер Сенкевич в очередной раз постриг меня так, что я стал похож на разбойника Кудияра, а босяк Шиллер – он в последнее время работал отстрельщиком бродячих собак при райкоммунхозе, но попытался отстрелить и тещу, и я должен был опять его защищать, – Шиллер, как и во всех предыдущих случаях, за защиту не расплатился. Все, словом, вошло в свое обычное русло, все шло нормально.
И тогда вдруг – появление этих двух женщин: «Хоч ложачку! Хоч ложачку перед обедом!», как новый всплеск моей, оказывается, еще не до конца угасшей славы…
Но об этом их приходе и о событиях, которые за ним последовали, – все-таки чуть подробнее.
Итак, они и на этот раз врываются ко мне в консультацию совершенно для меня неожиданно (не ждал я их, во всяком случае, в этот именно день), врываются с криками и слезами, хоть теперь это уже слезы радости, и с упомянутой бутылкой, тычут мне эту бутылку («Ну, хоч одну только ложачку!»)., и, конечно, все это происходит в присутствии других клиенток и моей хозяйки – она на этом торжестве вообще первое лицо («Сергей Владимирович, выпейте! Выпейте рюмочку, вы же обидите этих людей! Выпейте и я сама тоже выпью…»), все, словом, опять очень напоминает хаос их первого появления. И посреди всеобщего этого хаоса я опять-таки не совсем знаю, как мне поступить, стою, наверное, с довольно глупым выражением лица. И в довершение ко всему на пороге появляется человек, которого я уж никак не мог в этот день ждать, а в его присутствии принимать в подарок бутылку самогона никак не хотел бы. Появляется Анелька.
Она приехала к родителям, узнала от них о событиях в нашем районе (не из газеты, конечно: как и большинство женщин, Анелька газет не читает) и тут же прибежала ко мне. И вот я, можно сказать, триумфатор и герой дня, герой не только нашего убогого района, но и всей республики, стою в окружении целой толпы почитателей, подобно какому-нибудь подвижнику или праведнику на ее католических иконах, греюсь в лучах славы… и в руках у меня – бутылка…
* * *О молодой. польке-«варьятке» с искрящимися глазами я не забывал все это время, но события, связанные с украденной девочкой, и все то, что началось сразу же вслед за этим, я имею ввиду почти сразу же начавшиеся трения с Михаилом Павловичем, как бы куда-то отодвинули воспоминания о ней.
Каждый день приходили мои бывшие клиенты, мужчины и женщины, которым я когда-либо писал жалобы и заявления или защищал в суде их сыновей, и сообщали, что Михаил Павлович проявляет усиленный интерес к моим денежным расчетам с ними. Об этом же мне рассказывали и мои коллеги.
Это было противно. Мне было неловко за него – что он прибегает к таким вот недостойным способам борьбы, хотя всерьез я этого еще не воспринимал. Спустя неделю или две после опубликования моей статьи в район приехал заместитель областного прокурора. Он сказал мне, что прокуратура считает мой поступок правильным и что Михаил Павлович им лично якобы строго предупрежден относительно корректности его дальнейшего по отношению ко мне поведения.
