Елена Лелина - Павел I без ретуши
Из переписки Иосифа II Австрийского:
Великий князь и великая княгиня соединяют с не совсем обыкновенными талантами и с довольно обширными знаниями желание обозревать и поучаться и в то же время иметь успех и нравиться всей Европе. Так как можно рассчитывать на их скромность и честность, то ничем нельзя более обязать их, как доставляя им возможность осматривать все без подготовки и без прикрас, говорить с ними с полною откровенностью, не скрывать от них недостатков, которые и без того не ускользнули бы от их проницательности, и обращать их внимание на добрые намерения, которыми вы одушевлены, хотя бы они еще и не выразились фактически. Так как они, не столько по характеру, сколько по обстоятельствам, несколько недоверчивы, то нужно заботливо избегать всего, что могло бы иметь вид уловки или играть пред ними комедию.
Их весьма интересуют все предметы, действительно замечательные по их древности, редкости в природе, размеру или богатству сооружения…
Они с интересом изучают общественные учреждения, как благотворительные, так и учебные, и как притом желают обратить на пользу все, что обозревают… Знакомство с лицами, наиболее просвещенными и известными, составляет главный предмет их любознательности.
Они соблюдают очень строго и точно свое инкогнито; даже в частном разговоре не следует называть их иначе как графом и графинею Северными.
Хорошая музыка и хороший спектакль, в особенности если они непродолжительны и не затягиваются до позднего вечера, доставляют им, кажется, удовольствие. Военное и морское дело, конечно, составляет один из любимых предметов их занятий, точно так же как и торговля, промышленность и мануфактуры…
Из дневника парижанина Луи Башомона:
21-го мая 1782 г.[26]
18-го числа прибыли в Париж русский великий князь и великая княжна под именем графа и графини дю Нор [Северных] и остановились в доме русского посольства, так называемом отеле Леви, что в улице Грашон, поблизости бульваров. С тех пор народ постоянно окружает отель. Графа действительно находят некрасивым, зато графиня великолепна; по полноте она истая немка… Говорят, будто здесь у них будет расходов ни три миллиона. […]
…наша чернь заставила его [великого князя] испытать одни оскорбления. На каждом шагу до слуха его доходили отзывы вроде этого: «Ах! Какой дурнышка!»
Все это он сносил спокойно и по-философски. Однако раз, обратясь к кому-то из свиты, он заметил довольно громко, но весьма сдержанно: «Конечно, если бы я ранее не был убежден, что я дурен собою, то узнал бы это от этого народа». […]
2 июня 1782 г. Граф дю Нор, который не пропускает ни одного замечательного памятника, навестил в Сорбонне могилу известного кардинала Ришелье. Ученый, сопровождавший графа при обозрении церкви, напомнил ему у этой гробницы замечательные слова, некогда сказанные тут царем Петром I-м: «Великий человек! — воскликнул он. — Как жаль, что тебя нет в живых! Я отдал бы тебе половину моего царства, только бы ты поучил меня, как управлять другою!», на что молодой великий князь живо возразил: «Ах, сударь, да потом же он отнял бы у вас и эту!» […]
14 июня 1782 г. В промежутках празднеств граф и графиня Нор постоянно посещают который-либо из наших памятников или кого-нибудь из наших великих людей. Прежде всех собраний хотелось им побывать во Французской академии. Они присутствовали на одном из частных заседаний в понедельник, 27 мая. Г-н де Лагарп прочел стихотворение в честь графа дю Нора, в котором он довольно неточно сравнивает графа с царем Петром, потому что между ними нет ничего общего, кроме путешествия. […]
21 июня 1782 г. Граф и графиня дю Нор уезжают из Парижа, оставляя в парижанах дорогую память о себе. Граф возбудил живейшее участие в каждом, кто только имел счастие приблизиться к нему и говорить с ним. Он милостив, предупредителен с достоинством, по качествам своим он обнаруживает самый счастливый характер, и нельзя было ему не успеть в стране, где прежде всего ценят любезность.
Из «Ежедневной записки» князя Александра Борисовича Куракина о пребывании Павла Петровича и Марии Федоровны в Париже:
Его величество король разговаривал с князем Иваном Сергеевичем [Барятинским], спрашивая его, «нравится ли их высочествам здешнее пребывание? А я, — продолжал король, — с моей стороны, нахожу их весьма приятными». Князь Иван Сергеевич уверял, что их императорские высочества весьма чувствительны ласкою, благовоспитанностью и приветствиями его величества, королевы, всей фамилии и публики. Что, конечно, и ее императорскому величеству весьма приятно будет, что их высочества так здесь приняты. Король сими точно словами заключил с ним разговор: «Mais en vérité ils sont très aimables, et vous pouvez assurer Sa Majesté Impériale, que je suis charmé d’avoir fais leurs connaissances, et je les aime beaucoup»[27].
Из переписки немецкого публициста Фридриха Мельхиора Гримма:
В Версале казалось, что он [граф Северный] так же хорошо знает французский двор, как и свой собственный. В мастерских наших художников он обнаруживает всесторонние знания, и его лестные отзывы делают художникам честь. В наших лицеях и академиях он показывал своими похвалами и вопросами, что не существует дарований или работ, которые бы его не интересовали.
Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина:
Я никогда не мог выяснить, что именно заставило Екатерину отправить великого князя в путешествие. Последствия в достаточной степени доказали неосновательность мотивов, которые ей тогда приписывали, между прочим — будто она хотела от него отделаться. Сам великий князь позволил себе распространить эти некрасивые слухи и придать им правдоподобность своими нескромными разговорами и странными сценами. Так, например, во Флоренции, обедая в тесном семейном кругу и без соблюдения этикета у великого герцога Леопольда, он вдруг вскочил из-за стола и, сунув все свои пальцы в рот, чтобы вызвать рвоту, стал кричать, что его отравили. Великогерцогская семья, крайне обиженная в своей мещанской простоте, все же старалась всеми средствами его успокоить; но потому ли, что Павел действительно воображал, что он находится в опасности, или же потому, что он притворялся, — его удалось успокоить лишь с большим трудом. В Неаполе, когда однажды зашла речь о правительстве, королева сочла нужным сказать, что не следует говорить о законах в присутствии принца, привыкшего к самому совершенному законодательству, которое существует на свете. На это великий князь воскликнул:
