Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения
Пострадали и другие родственники. Отец моего двоюродного брата Ивана (дядя Алексей – тот, что заботился о своих скакунах больше, чем о собственных детях) застрелился, когда лошадей реквизировали.
Мой школьный товарищ Василий вернулся с войны калекой. Перед самым уходом на фронт он успел жениться, и теперь за ним ухаживала жена. Он рассказал мне о судьбе других наших одноклассников: кто-то погиб, кто-то примкнул к белому движению. Один стал большевиком и теперь занимал какой-то важный пост в новом правительстве.
Вернувшись в Москву, я узнал, что в новую столицу вслед за большевистским правительством переехал и завод Маркони[54]. Профессор Айзенштейн необычайно обрадовался моему появлению, но предупредил, что работы нет и вряд ли скоро появится. Часть оборудования застряла в дороге, поэтому цеха стоят и лаборатория закрыта. Целые дни мы проводили в железнодорожном депо, пытаясь отыскать затерявшиеся контейнеры. Если удавалось найти, начинались проблемы с вывозом. На проходной требовался пропуск. Пропуск выписывали в конторе, куда тоже нужен был пропуск. За этим пропуском отправляли в третье место. И так бесконечно.
Обойдя все инстанции и ничего не добившись, профессор Айзенштейн в отчаянии обратился ко мне: «Попробуйте вы, Владимир Козьмич. Может, у вас получится». Я прихватил с собой одного из механиков – славного малого, старого большевика, – и мы отправились в соответствующее ведомство. «Пропуск», – сказал нам при входе красноармеец. Механик принялся что-то объяснять, но в ответ последовало: «Без пропуска не положено». «Покажи ему свой партийный билет», – шепнул я механику. Тот показал, и красноармеец вытянулся по струнке. «Это со мной», – небрежно бросил механик в мою сторону. Отныне перед нами распахивались любые двери.
Дальше началось самое сложное. Справки навести было негде, и мы довольно долго блуждали в поисках нужного кабинета. К нему тянулась длинная очередь. Заняв её, механик завёл разговор со стоявшим перед нами рабочим, и тот сказал, что ждёт уже больше часа. Когда его очередь подошла, служащий поднялся из-за стола и, ничего не объясняя, вышел. «Мне только печать поставить», – крикнул рабочий ему вслед, но тот даже не обернулся. «Да вы поставьте её сами, – предложил я. – Вон же она, на столе». Рабочий поглядел на меня с недоверием. Я просмотрел принесённые нами бумаги на оборудование. Они были выправлены по всей форме, но им тоже требовался штамп. Искушение оказалось слишком велико: я подошёл к столу, взял печать и быстро проштамповал наши документы. Очередь зароптала. Но когда рабочий последовал моему примеру, ропот стих, и печать пошла по рукам.
Но и это был не конец. Теперь требовалось получить регистрационный номер, для чего пришлось идти в другой кабинет, где за столом сидела миловидная девушка. Вид у неё был скучающий, и она лениво жевала хлеб, отщипывая мякиши от горбушки. Регистрировать наши бумаги отказалась, сказав, что у неё и без нас дел хватает. Тут терпение у механика лопнуло. Он извлёк партбилет и ударил кулаком по столу. Тогда девушка призналась, что ничего не умеет и только заменяет настоящую регистраторшу, которая куда-то отошла и неизвестно, когда будет. В итоге мы сами сделали запись в учётную книгу и сами выписали себе регистрационный номер. И уже вечером успешно вывезли со склада в железнодорожном депо контейнеры с оборудованием.
В этот период Зворыкин принял, быть может, самое трудное решение в своей жизни – покинуть Россию. Он мечтал о спокойной жизни, научных экспериментах, открытиях, а вокруг были только голод, разруха, смерть. С началом Гражданской войны большевистское правительство объявило о мобилизации всех бывших офицеров в Красную Армию. Это стало последней каплей.
На вопрос, почему я уехал, трудно дать однозначный ответ. Слишком много было причин. Полагаю, что в тот период подобная дилемма стояла перед многими людьми моего круга.
Новый режим в стране поддерживали далеко не все. Самыми яростными сторонниками были, конечно, рабочие, поверившие в социалистическую утопию. (В этом смысле можно сказать, что пропагандистская деятельность нескольких поколений интеллигентов, к которой в студенческие годы приложил руку и я, дала свои плоды.) Самыми яростными противниками были кадровые офицеры и значительная часть имущего класса (в особенности те, кто потерял свои земли и капиталы). Спектр оценок интеллигенции был очень широк: от крайне восторженных до крайне негативных со всеми мыслимыми оттенками посередине. Крестьяне по большей части были сбиты с толку: с одной стороны, им нравилось, что у богачей отбирают собственность, импонировал клич «Грабь награбленное»; с другой – они не понимали, кому теперь это «награбленное» принадлежит: им или государству. Более зажиточные крестьяне, так называемые «кулаки», заняли выжидательную позицию, но впоследствии стали выступать против советской власти и их уничтожили. Если же абстрагироваться от этих условных делений на классы, то можно сказать, что подавляющая масса населения была пассивна и, как показали дальнейшие события, поддерживала ту власть, которая выглядела сильнее. Как ни парадоксально, одним из важнейших факторов, сплотивших население вокруг большевиков, стала иностранная интервенция. Попытка союзников удержать Россию в войне с Германией всколыхнула русский патриотизм и укрепила позиции большевиков.
Конечно, в тот период я всего этого не понимал, но контуры великих катастроф уже угадывались в дымке грядущего. Спастись можно было только бегством. Куда бежать – не имело значения. Лишь бы иметь лабораторию, где я мог бы вести свои научные разработки. А поскольку в Европе тоже свирепствовала война, я принял решение перебираться в Америку.
Но решить – одно, а осуществить своё решение на практике – совсем другое. Как выехать из России, если граница на замке? Оставался только один способ: получить официальное назначение от какой-нибудь организации для работы за рубежом или хотя бы в приграничном районе, откуда можно попытаться уйти пешком.
Наш радиозавод производил продукцию для фронта. О том, чтобы направить за границу инженера, имевшего доступ к «секретным» военным разработкам, не могло быть и речи. Но у меня были друзья в одном из крупных промышленных кооперативов, имевшем представительства в США и Сибири. По моей просьбе они сделали меня своим полномочным представителем и направили с поручением в Омск.
Патрули, которые в те годы проверяли путевые документы, чаще всего были полуграмотными, поэтому в содержание бумаг не вникали. Разглядывали, главным образом, эмблему фирмы и печать. В кооперативе толк в этом знали и сделали мне письмо по всей форме. Я начал собираться в дорогу.
