Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения
Недели через две Константин, как ни в чём не бывало, явился ко мне за жалованьем и, получив его, тут же снова исчез. В тот период мне стало известно, что для отправки на фронт срочно создаётся батарея тяжёлых самоходных и буксируемых орудий[46]. Её формирование было поручено офицеру, с которым меня связывала давняя и прочная дружба. Как-то в разговоре он посетовал на острую нехватку квалифицированных кадров (в первую очередь, механиков грузового транспорта и инженеров радиосвязи) и спросил, не соглашусь ли я занять должность инструктора по подготовке шофёров, механиков и связистов. После недолгих колебаний я принял предложение и переехал на окраину Петрограда, где размещалась батарея.
Многое из того, чему мне предстояло обучать солдат, я и сам хорошенько не знал, поэтому первым делом с головой погрузился в изучение устройства огнестрельных орудий, тягачей, грузовиков и легковых автомобилей (в основном, американского или французского производства). Львиная доля времени уходила на ремонт самоходных машин и подготовку шофёров. На моё счастье, мне удалось договориться о переводе в батарею Лушина, который прибыл вместе со своим мотоциклом. Он быстро освоил все премудрости управления тяжёлой техникой и помогал мне обучать остальных.
Несмотря на все меры безопасности, аварии были нередки. Хорошо, если дело заканчивалось небольшими поломками и ушибами. Но случались и более тяжёлые травмы. Однажды мы с Лушиным чудом остались живы.
Батарея получила новый автомобиль французской фирмы «Рено» – легковой с открытым верхом. Мы с Лушиным поехали получать его в железнодорожном депо, куда он прибыл на товарняке прямо из Билланкура[47] – в комплекте с парой запасных колёс и целым ящиком инструментов и запчастей. Не автомобиль, а конфетка. По пути назад мы уткнулись в хвост длинной вереницы конных повозок. Они стояли не двигаясь – видимо, где-то впереди был затор. Сидевший за рулём Лушин решил его объехать. Он вырулил на пустую встречную полосу, и мы с ветерком домчали до начала очереди. И только тут поняли, что транспорт стоит перед опущенным железнодорожным шлагбаумом. Лушин ударил по тормозам. Автомобиль со скрежетом пролетел ещё несколько метров и остановился у самого выезда на пути. Тут к своему ужасу мы увидели, что прямо на нас на бешеной скорости несётся поезд. Лушин попытался дать задний ход, но второпях забыл, что в «Рено» коробка передач устроена иначе, чем в других машинах. И мы поехали, но не назад, а вперёд. Дальше всё происходило как в кошмарном сне. От удара автомобиль полетел в кювет, а нас обоих подкинуло и выбросило из кабины в разные стороны. Падая, я успел увидеть, как на фоне неба, точно пущенные жонглёром, парят, лениво вращаясь, запасные колёса.
Придя в себя после падения, я обнаружил, что лежу в поле, на порядочном удалении от места аварии, но за вычетом распоротого голенища и царапин на ноге, цел и невредим. Подоспевшие возницы с подвод помогли мне подняться, и все вместе мы принялись искать Лушина. Кто-то сказал, что видел, как его придавило автомобилем. С замиранием сердца мы приподняли искорёженный «Рено», но Лушина там не оказалось.
Тут я увидел, что со стороны реки к нам направляется группа солдат, волоча под руки какого-то человека. Им оказался Лушин – насквозь мокрый и в состоянии сильнейшего шока, но тоже без единой царапины. Солдаты выволокли его из реки, где он пытался утопиться. Позднее Лушин рассказал, что, упав, сразу вскочил и бросился бежать. Но куда, зачем, как попал в реку и как его вытаскивали – так и не вспомнил.
Теперь встал вопрос, что делать с «Рено». С помятыми боками и развороченным кузовом, вид у него был весьма жалкий, однако ходовая часть и двигатель не пострадали. Отогнув крылья и сменив два погнутых колеса, я даже сумел запустить мотор. Но о том, чтобы возвращаться на таком автомобиле на батарею, не могло быть и речи. На малом ходу, то и дело постреливая из глушителя, мы доехали до завода Маркони (благо он был недалеко). Там я рассказал о случившемся профессору Айзенштейну, который как всегда немедленно пришёл на помощь, предложив отремонтировать «Рено» в мастерской завода. Через три дня автомобиль был как новенький, и когда мы подкатили на нём к гаражу батареи, даже опытные механики ничего не заметили. Больше всего хлопот с шофёрами-новобранцами было из-за их любопытства. Прямо как дети малые! Любимое занятие – влезть под капот, отвинтить какую-нибудь деталь и потом долго её рассматривать, почёсывая в затылке. Разбирать узловые устройства, вроде карбюратора или стартёра, я категорически запретил, но эти кулибины нашли способ. Они отъезжали подальше от казарм, сворачивали на обочину и там уж делали, что хотели. В таких случаях ко мне обычно прибегал взмыленный посыльный с сообщением, что «машина встала», и просьбой выслать буксир. К моменту, когда мы добирались до места, разобранный карбюратор уже лежал на разложенной шинели, часть винтов отсутствовала, а вымазанный в масле шофёр ползал вокруг в поисках обронённой форсунки.
Нередко выходили из строя и двигатели, но тут виноваты были уже не шофёры, а бензин. Вернее, наливные шланги, засорявшие бензин своими волокнами.
Резина на колёсах также были весьма ненадёжна: каждые полторы-две тысячи вёрст её приходилось менять. Нам необычайно повезло с командиром – знающим, энергичным, в высшей степени порядочным человеком. Поскольку времени на подготовку было отведено крайне мало, он муштровал солдат по двенадцать часов на дню, руководствуясь принципом «тяжело в учении – легко в бою». Мы совершали многодневные тренировочные броски и жили в условиях, приближённых к боевым.
Метод, которым он пользовался, чтобы научить солдат точнее рассчитывать дальность полёта снарядов, был прост и эффективен. Во время пристрелки по цели (а она всегда велась боевыми снарядами), получив от высланных вперёд наблюдателей данные о приблизительном расстоянии «недолёта» или «перелёта» (оно определялось «на глаз»), он всегда изменял высоту прицела таким образом, чтобы следующий снаряд разорвался вдвое ближе предыдущего. В виду этого, если «прикидки» наблюдателей оказывались неточны, второй снаряд ложился совсем близко от них. После этого они уже не ошибались.
То же и с рытьём траншей. Поначалу наблюдатели отказывались рыть глубокие траншеи. Зачем, если снаряды всё равно рвутся далеко впереди? Но когда несколько снарядов разорвалось в двух шагах от них, стали рыть не хуже профессиональных землекопов.
К счастью, потерь во время учений не было.
Наконец, подготовка бойцов была завершена, оборудование укомплектовано, и мы получили приказ выдвинуться к югу. Но повоевали недолго. После подписания мирного договора в Бресте фронт распался[48]. Известие об этом застало нас под Киевом, который вскоре заняли немцы[49]. Затем власть на Украине перешла к гетману[50]. Ситуация была предельно запутанной. Наши бойцы заняли укреплённые позиции в районе городка Бровары[51]. На другом берегу Днепра, в Киеве, стояли немецкие войска и армия гетмана. Были также казаки, не подчинявшиеся приказам Москвы, и формирования анархистов, которые вообще не признавали ничьей власти. (Последние, впрочем, склонялись на сторону большевиков, хотя формально власть в России по-прежнему оставалась в руках Временного правительства, и шла подготовка к выборам в Учредительное собрание[52].) Каждый день нас осаждали агитаторы из разных лагерей, убеждавшие перейти на их сторону. Царила полнейшая неразбериха; мы ждали распоряжений из центра, а они не поступали. Вдобавок ко всему, из Петрограда приехала моя жена – в столице начались разруха и голод. С огромным трудом мне удалось найти ей комнату в Броварах, но со временем я рассчитывал отправить жену к знакомым в Киев.
