Сергей Бойко - Шарль Перро
Президенты парламента Моле и де Мем отправились в Сен-Жермен — официально для того, чтобы передать королеве-матери предложения Испании о мире, а на самом деле — заключить мир с самим королем. Шарль, конечно, знал об этом от своего отца — члена парламента.
…15 марта королевский двор въезжал в Париж. Было очень холодно, дул пронизывающий ветер, в лицо била снеговая крупа.
Впереди огромного «поезда» шли скороходы и несли зажженные факелы. Следом верхом ехали офицеры гвардии в блестящих мундирах. А затем — кареты… много карет в сопровождении войск. Из окошек карет выглядывали и улыбались герцоги, графы, бароны — те, кто бежал из Парижа с королем. Они бросали золото народу и кричали о победе короля и Мазарини, но эти позорные для парижан слова тонули в ликующих криках народа.
Победа короля и в самом деле была неожиданной: его армия состояла из восьми тысяч человек, в то время как милиция, образованная в Париже, насчитывала 60 тысяч, и война Парижа с Сен-Жерменом больше всего походила на карточную игру, в которой одна из сторон вдруг начинает играть «в поддавки».
Но больше всего Шарля поразили парижане. Те, кто еще вчера питал к Мазарини ненависть, проклинал и гнал его из Франции, сегодня с радостью показывали пальцем на кардинала и говорили один другому: «Вот Мазарини!» И Мазарини в этот день впервые стал щедр к народу. Он приказал раздать 100 тысяч луидоров — неслыханная щедрость!
От отца Шарль точно знал содержание всех статей договора, заключенного между парламентом и королем. Больше всего его поразили те статьи, в которых говорилось о личных выгодах депутатов парламента.
Впрочем, это были гроши по сравнению с тем, что получили принцы крови, выступавшие на стороне Фронды. Договор гласил: «…Принц Конти получает Дамвиллье; герцог д’Эльбеф — уплату сумм, которые он должен своей жене и 100 тысяч ливров для своего старшего сына; герцог Бофор — право явиться опять при дворе, совершенное прощение тем, кто помог ему убежать из тюрьмы, возвращение пенсионов герцога Вандомского, отца его, и вознаграждение за его дома и замки, которые бретанский парламент (парламент провинции Бретань. — С. Б.) велел разрушить; герцог Булльонский — владения равной цены с той, в какую оценен будет Седан, вознаграждение за лишение его княжества и титула принца как ему, так и всему его дому; герцог Лонгвиль — губернатор Пон-де-л’Арша, маршал ла Мот-Худанкур — 200 тысяч ливров деньгами, кроме других милостей, которые король соблаговолит даровать ему».
…Что и говорить, события Фронды многому научили Шарля Перро. В них ярче и быстрее всего раскрывались характеры людей, и не за кулисами, а прямо на жизненной сцене разворачивалось представление, в котором обнажалась вся придворная жизнь с ее интригами, увертками, с ее лестью и предательством. Эти события стали хорошей школой для самого Перро, как будущего царедворца…
5 апреля с великим торжеством был отслужен благодарственный молебен в соборе Парижской Богоматери. Так кончилось первое действие этой, так сказать, шутовской войны, в которой, по словам Александра Дюма, каждый явил себя ниже того, чем он был.
Закончилась «старая» или «парламентская» Фронда 1648–1649 годов. Франция стояла на пороге «новой» Фронды, или «Фронды принцев» 1650–1653 годов.
1650–1652 годы
Шла зима, холодная парижская зима 1649/50 года. Каждое утро на улицах подбирали остывшие трупы людей. Но в доме Перро, где с осени запаслись дровами, было тепло.
Вечером 18 января отец вошел в дом мрачный, как туча, накричал на слугу, принимавшего у него одежду, грубо ответил на вопрос жены, сурово посмотрел на сыновей. Шарль немедленно удалился в другую комнату, и только Пьер осмелился спросить у отца, что случилось.
— Случилось, случилось… — проворчал отец, подходя к камину и грея озябшие руки. — Сегодня королева арестовала принцев Конде, Конти и герцога Лонгвиля.
— За что?
Отец, не поворачиваясь от камина, процедил сквозь зубы:
— За то, что их народ любит больше, чем Мазарини! За то, что они не хотят примириться с ним! За то, наконец, что пришла пора королеве переходить в наступление и становиться полновластной королевой! — Отец повернулся к жене и с раздражением спросил: — Ужин готов?
— Готов! — спокойно ответила Пакетт Леклерк и пошла распорядиться на кухню. По пути она послала к мужу слугу с тазиком и кувшином с теплой водой для мытья рук.
…Через несколько дней отцу через третьих лиц удалось узнать, как же королева решилась на этот поступок. Под большим секретом ему рассказали, что принцев предали их ближайшие друзья, прежде, конечно, выторговав у королевы новые привилегии. Герцог Вандомский — иначе «базарный король» Бофор — остался главным начальником флота, его второй сын должен был занять после его смерти эту должность; маркиз Нуартье получил в свое управление Шарлвилль и Монт-Олимп; маркиз Бриссак стал губернатором Анжу; маркиз Лег утвержден начальником конвоя герцога Орлеанского; наконец, кавалер де Севинье получил в награду за предательство 22 тысячи ливров.
При случае Шарль спросил брата Пьера: как могло случиться, что принца Конде, который спас Францию при Рокруа, при Норлингене и при Лане, который поддержал королевскую власть в Сен-Жермене и Шаратоне и с торжеством привез короля в Париж, арестовали?
— Да будет известно тебе, — откровенно ответил ему старший брат, — что ни верности, ни благодарности при дворе нет и не будет. Там царит одно только предательство!
Шарль навсегда запомнил его слова.
…Так началась «Фронда принцев». Герцогиня Лонгвиль, которая сумела спастись от посланных за ней солдат, встретилась с генералом Тюренном, и они решили — ни много ни мало — пропустить на территорию Франции испанскую армию и двинуть ее в глубь страны. К этой армии вскоре присоединились восемь с половиной тысяч французских парней, набранных в графствах Овернь и Пуату герцогами Ларошфуко и Булльонским. Вместе с этим отрядом ехала в карете жена принца Конде с сыном, герцогом Ангиемским. По дороге в Бордо отряд имел несколько кровавых стычек с королевскими войсками. Военные действия развернулись почти по всей территории Франции.
* * *На требование парламента освободить принцев королева отделывалась общими словами. Единственное, на чем она настаивала, так это на том, чтобы убрать коадъютора Гонди, который, как она выразилась, поджигает Париж. Королева не устрашилась угроз, исходящих со всех сторон — и со стороны дворянства, и со стороны народа. А что касается Мазарини, то его она намеревалась оставить в своем совете до тех пор, пока его служба будет полезна для короля.
