Владимир Замлинский - Богдан Хмельницкий
Из записки государева гонца дьяка Григория Кулакова о казацкой войне с Польшею. 1649, март: «Владислав король… пожаловал Богдана Хмельницкого гетманством Запорожским и послал ему свое жалование, а впредь обещал ему король прислати на жалованье черкасам и на челновое дело[36]… 170000 злотых польских».
Разговор с канцлером показал казакам бессилие короля и еще более утвердил их в мысли, что освобождения от шляхетского своеволия они могут достичь только путем восстания. В связи с этим решили собраться на новое совещание. В историю оно вошло как «совещание в роще».
В конце сентября 1647 года недалеко от Чигирина в одном из заросших густым черным лесом оврагов собиралось казачество. По зову Хмельницкого съезжались со всей Украины. Это были его соратники, единомышленники, которые откликнулись на его призыв. «Пусть будет вам известно, — говорил Хмельницкий, — я решился мстить панам-ляхам войною, не за свою только обиду, но за попрание веры русской и за поругание народа русского! Я один бессилен, но вы, братья, мне помогите…» И ему отвечали: «Станем с тобою: поднимется земля русская, как никогда еще не поднималась».
Были здесь и те, кто по-иному представлял себе свободу Украины и даже считал, что все это химеры оскорбленной старшины. Но они хотели более подробно узнать, что задумал Хмельницкий.
Хмельницкий стоял перед собравшимися с королевскими привилеями в руках. Подле него были те, кто присутствовал при передаче их Хмельницкому и мог ото засвидетельствовать.
Выступление Хмельницкого перед собравшейся старшиной — единственное дошедшее до нас свидетельство, раскрывающее содержание его политической деятельности накануне освободительной войны. Оно известно из книги Самуила Грондского «Казацко-польская война», опубликованной в 1789 году, автор которой записал ее со слов Ивана Выговского. Грондский и сам встречался с Богданом Хмельницким, выполняя дипломатические поручения к нему от польского короля Яна Казимира, шведского Карла X Густава, князя Трансильвании Дердья II Ракоци, у которых он служил.
В начале своего выступления Хмельницкий рассказал, что на его просьбу рассмотреть и решить дело с Субботовом его в Варшаве осмеяли.
— Так они относятся не только ко мне, так ляхи относятся ко всему народу украинскому, который считают быдлом и схизматиками…
Хмельницкий на минуту умолк, вытер разгоряченное лицо рукавом малинового кунтуша и страстно воскликнул:
— Ужели будем терпеть? Ужели оставим в бедствии братьев наших русских, православных?
Лицо Хмельницкого было суровым и жестким, глаза испытующе и требовательно смотрели на присутствующих.
— Проезжая по Руси[37], везде я видел страшные притеснения, тиранство. Несчастный народ вопиет о помощи: все готовы взять оружие, все обещают стать с нами заодно… Чего мы только не терпели! Вольности наши уничтожены, земли отняты, большая часть свободных рыцарей обращена в холопов: они отрабатывают барщину, ходят за лошадьми, топят печи панам, смотрят за собаками, как рабы, бегают с письмами. Чтобы извести казачество, число реестровых уменьшено до шести тысяч, да у тех жизнь не лучше рабской. Полковники, сотники — все начальство у нас не выбрано нами, а из шляхты. Они пользуются казаками, как слугами, для своих домашних работ. Жалованье, положенное издавна от короля и Речи Посполитой, по тридцать золотых на каждого казака, они берут себе и дают только тем, кто заодно с ними. Если в походе казак захватит татарского коня — тотчас отнимут, языка ли поймает казак — полковник пошлет его к коронному гетману с жолнером и скажет, будто отличился жолнер, а казацкую отвагу нарочно скрывают. Нередко бедный казак должен идти с рарогом или раструбом[38] через дикие поля, неся подарок какому-нибудь пану, подвергаясь опасности быть пойманным татарами, и на это не смотрят: пропал казак — и был таков! А сколько раз предавали казаков жестоким казням! За малейшую вину убивают даже детей! А сколько раз чинили ругательства над женами и дочерьми нашими!.. А как страдают крестьяне под гнетом своих старост и надсмотрщиков! Но всего ужаснее — преследуют веру нашу, принуждают нас к унии, разоряют наши церкви, продают утварь церковную, ругаются над святынею и священниками, изгоняют пастырей…
Молча слушали присутствующие Хмельницкого. Одни готовы были немедленно выступить вместе с ним против ляхов, другие, особенно те, кто позажиточнее, колебались. Они сумели сжиться с магнатами, и людское горе их меньше касалось: «С чем выступать? Как выступать? — говорили они. — Пушек нет, ружей нет, их забрали комиссары. Да и ляхи сейчас наловчились в военном деле, голыми руками их не возьмешь. Хмельницкий говорит — позвать на помощь татар. Но сколько раз мы били их. Теперь они нас ненавидят!»
Хмельницкий отвечал на это:
— Правда ваша, враги сильны, и мы против их сами ничего не сделаем, особенно когда во всех замках сидят польские комиссары и следят за нами, а к тому же жолнерство зимует в нашем краю. Сразу заметят наше движение и подавят его, поэтому нельзя нам обойтись без помощи. Я думаю, ни у кого нам нельзя ее просить, кроме России и татар, все другие соседи слабы, они скорее вступятся за поляков, чем за нас… Не вижу, — вскричал Хмельницкий, — другого выхода, кроме Москвы! Москва одной с нами веры и не оставит нас в беде. Московия сама была опустошена в прежние годы поляками и едва ли сможет сразу вступиться за нас. С татарами труднее сойтись, мы их извечные противники: то нападали на них, то отнимали добычу, которую они захватывали в польских землях. Но сейчас татары нам нужны, они нам помощники.
— Ты, пане Хмельницкий, — отвечали на то присутствующие на совещании казаки, — покажи только средство, как поладить с татарами, а там и рассудим.
— Если так вы говорите, — отвечал Хмельницкий, — то я не стану скрывать от вас, братья мои, что король наш, желая воевать с турками, собрал наемное войско, но так как панство не захотело, то он его снова распустил, а теперь нас подговаривает сделать поход на турецкую землю, чтоб, когда в ответ пошлют турки на Польшу войско, поляки рады — не рады, а взялись бы за сабли. А чтоб вы этому поверили, то вот вам королевская привилегия на постройку чаек для войны. Нам дали и знамя и булаву и хотели меня поставить гетманом при свидетелях, которые здесь и могут поручиться, что я правду говорю. Я, однако, не принял гетманства… По-моему, братья, пока эти письма у нас в руках, нужно выбрать послов к татарам и объявить, что замышляет король, да и посоветовать им: пусть нам пособляют, коли хотят покоя, а не согласятся, так мы им войну объявим, так им и скажем.
