Валерия Троицкая - Телеграмма Берия
По знаку хозяина джаз замолк и, как по волшебству, наш стол окружил непонятно откуда-то взявшийся струнный оркестр и начал играть популярную русскую музыку, старинные русские и цыганские романсы. В то же время, неслышно передвигавшимися официантами наши бокалы были заполнены вином, и на столе появилась лёгкая изысканная закуска. Всё происходящее мне и как будто бы Бурханову очень нравилось — вплоть до следующего события. К нашему столику «приковыляла» (иначе не назовёшь её походку, скованную металлической чешуёй) рыбка, и спросила: «Кто этот мужчина моей мечты?» Затем, объявив, что в своём костюме она совершенно скована, рыбка удалилась переодеваться, а Шепли и я стали танцевать один танец за другим под музыку великолепного джаз-ансамбля, возникшего на эстраде. У меня слегка кружилась голова, я не только не чувствовала усталости, но меня охватило какое-то весёлое, озорное настроение.
Когда мы возвратились к нашему столику, переодетая в дорогое своей простотой платье рыбка, уютно разместившись на коленях Дюфека, упорно по-французски чего-то добивалась от Василия Федотовича. В.Ф. что-то отвечал ей по-русски, помогая себе руками (ведь иностранных языков он, к сожалению, не знал). Оба обрадовались моему возвращению, и рыбка обратилась ко мне и, жалуясь на непонятливость В.Ф., начала что-то тараторить, но Дюфек её перебил и сказал: «Сильвия (так звали рыбку) хочет узнать, нравится ли она русскому адмиралу?»
Я бездумно перевела этот вопрос, и В.Ф. добродетельно ответил: «Конечно, хорошая женщина, красивая»…
Услышав мой перевод, Сильвия с обаятельной улыбкой сказала: «Я с удовольствием пришла бы к такому великолепному мужчине в номер — в какой гостинице и в каком номере он остановился?» Я без промедления и, нужно сказать, с какой-то долей озорства, без каких-либо предварительных комментариев буквально перевела её слова…
На моих глазах В.Ф покраснел, засуетился и, не глядя ни на Сильвию, ни на Дюфека, сказал мне, что пора немедленно уходить… Моё радостное, озорное настроение как ветром сдуло. Пробормотав в качестве объяснения первую пришедшую мне в голову причину — как будто бы В.Ф. забыл, что ему должны скоро звонить из Москвы по важному делу, — мы вызвали такси и уехали в гостиницу.
На следующий день наша делегация посещала экспедиционную базу известного французского исследователя Арктики — Поля-Эмиля Виктора. Присутствующий при этом посещении Дюфек, обратившись ко мне, не обращая внимания на окружавшую нас делегацию, вдруг громко спросил: «Мадам Сильвия просила меня узнать, когда будет удобен месье Бурханову её визит к нему в номер?»
Мне пришлось сказать членам нашей делегации, что я не поняла, о чём говорит Дюфек, и, подтолкнув американского адмирала в сторону, без всяких объяснений попросить его более никогда не говорить о нашем пребывании в ночном клубе и тем более о желании Сильвии встретиться с В.Ф. в его номере. Ведь запрет на посещение ночных клубов, а тем более встреча с одной из его красоток были специально и жёстко оговорены в Д.У. и могли серьёзно скомпрометировать В.Ф., не говоря уже обо мне. Вернувшись в Москву, я ждала возмездия, но проходили дни, и меня никуда не вызывали…
По-видимому, это «прегрешение» действительно «сошло мне с рук», возможно, из-за участия в нём очень популярного министра.
Прегрешение для пользы дела
В 1958 году я снова оказалась в Париже с делегацией, обсуждавшей текущие проблемы МГГ. В Советском Союзе к тому времени были уже запущены первые спутники, и на сотнях станций проводились наземные наблюдения геофизических явлений. Я принимала участие в этом совещании уже как руководитель одного из новых направлений исследований в области электромагнитного поля земли. Один из французских журналистов месье Б., ранее побывавший в Москве, которому я как секретарь МГГ помогала в организации интервью с интересовавшими его учёными и посещениями Институтов, настойчиво просил о встрече со мной. Думая, что эта встреча произойдёт в фойе отеля, я согласилась и сказала об этом руководителю делегации, который не очень противился, так как тоже познакомился с этим журналистом ещё в Москве.
В назначенный час я встретила его в фойе, пригласила расположиться у небольшого столика, но он сказал, что в соседнем кафе уже всё приготовлено для фотосъёмки нашей беседы и что он просит пройти меня туда. Я поколебалась, но решила не противиться его планам. Придя в кафе, после довольно долгого интервью со съёмками в разных ракурсах, нескольких чашечек кофе и двух-трёх бокалов отличного французского вина, мой собеседник, посмотрев на часы, воскликнул: «Мы можем опоздать», и попросил меня быстрее пройти к машине. Ничего не понимая, я упорно сидела на своём высоком круглом стульчике и требовала объяснений.
«Мадам, мы должны вовремя приехать к зданию французского телевидения, чтобы успеть пройти все формальности, встретиться с ведущим, который вам скажет, что от вас ждут во время выступления …». Тут я его перебила и сказала, что ни о каком выступлении на французском телевидении не может быть и речи, так как такие действия должны быть согласованы с посольством и известны руководителю делегации. В ответ на это, удивившись отказу от столь лестного приглашения, он стал бурно объяснять, что мне предстоит выступить в весьма престижной передаче, между известной певицей Марией Каллас и прославившимися своими исследованиями потоков космических лучей французским учёным Пьером Оже. Опять перебив его, я просто произнесла: «Не могу, не могу, не могу…».
Тут он изменил тон и совершенно серьёзно сказал мне, что он берёт всю ответственность на себя, что у него большие связи и что в интересах сотрудничества моё выступление будет очень полезным, что, наконец, он умоляет меня согласиться…
Я растерянно смотрела на его огорчённое лицо, бурную, типично французскую жестикуляцию, слушала его непрекращающийся поток слов … Он убеждал меня, что визиты русских людей во Францию крайне редки и поэтому интерес к ним очень велик, что я имела бы возможность рассказать французскому зрителю об участии моей страны в грандиозной программе МГГ, щедро поддерживаемой правительством Советского Союза, насколько ему известно…
И, наконец, что это редкий случай, когда отвечать ведущему я могу на языке страны и тем самым способствовать тому, чтобы передача была живой, не прерываемой переводом и более интересной для зрителя …
То ли под влиянием его эмоциональной речи, то ли от соблазна и интереса, которые, несомненно, были в этом предложении — я «дрогнула» и решила, что как-нибудь выпутаюсь из грозящих мне затем неприятностей — и согласилась.
