Альфред Тирпиц - Воспоминания
Подобные встречи с германскими культурными «удобрителями»{56} заставляли меня относиться все более холодно к празднествам и открытиям памятников, недостатка в которых не ощущалось. Привезенный с родины национальный характер десяти миллионов северо-американцев немецкого происхождения был таков, что они допустили гибель Германии, не пошевелив и пальцем в ее защиту. Насколько иначе ведут себя ирландцы, а нельзя ведь сказать, что Ирландия дает своим эмигрирующим сынам больше культурных ценностей, чем Германия. При посещении храма мормонов я с болью внимал звукам швабского наречия и слышал, как миссионер, которого послали для пропаганды в «страну язычников», характеризовал некоторые области Германии как особенно подходящие для его деятельности.
Все же, хотя почти на всей земле приходилось огорчаться за свой народ, несмотря на его великие достижения, и хотя заграничные немцы обычно руководствовались исключительно личными интересами, в то время как любой англичанин становится агентом Foreign Office, когда дело идет об интересах Англии, в последнее время перед войной наметилась тенденция к использованию того большого капитала, который представляли для нас заграничные немцы.
В связи с ростом могущества и значения Германской империи, и в особенности нашего престижа на море, заграничные немцы стали все больше чувствовать себя по крови и культуре членами великого организма, имеющими определенные права и обязанности.
До последних лет перед войной наши заграничные учреждения мало занимались немецкой эмиграцией, распределение которой является менее благоприятным, чем распределение англо-саксонской, испанской и даже французской. Возможно, что им не хватало понимания того факта, что великая нация не должна уступать даже своих периферийных членов. Я не хочу повторять здесь жестокий упрек некоторым нашим официальным представителям за границей, которых обвиняли в том, что заграничные немцы были им в тягость; все же я могу сказать, что флот энергичнее занимался объединением немцев и внушением им чувства патриотизма. Всюду, где имелись немецкие поселенцы, мы стремились к укреплению национальных связей. Для этого годился любой предлог. Мы не обращали внимания на классовые различия, что в Восточной Азии было сравнительно легко, так как среди тамошних немцев не было слуг. Нас сплачивало богослужение; в день рождения кайзера приглашался всякий, кто говорил по-немецки; в этот день на корабле можно было видеть самых разных людей. За границей язык и кровь сближают больше, чем на родине, а границы стираются; австрийцы и даже швейцарцы считались за наших. Такая политика военного флота подняла национальный дух и в нашем торговом флоте, личный состав которого был прежде чрезмерно склонен к объединению с иностранцами.
Как представляло себе морское офицерство службу германизму, видно из следующего письма командира находившегося в Южной Америке корабля «Кайзер», полученного мною ко дню моего рождения в марте 1914 года… Я убежден более чем когда-либо, что посылка наших кораблей заграницу является необходимостью для офицеров, матросов и самих кораблей; без этого флот будет все больше превращаться в приказчика – не нахожу другого выражения. Впрочем, речь идет об еще более важных вещах. Заграницей так много немецкой крови, которую надо удержать за нами или вновь оживить. Почему бы не прийти времени, когда она проявит себя не для того, чтобы образовать государства, которые присоединятся к нам, а затем, чтобы сыграть свою роль в процессе расообразования и создать для нашего отечества те рынки сбыта, без которых оно, в конце концов, задохнется. Тогда мы сможем снова разрешить эмиграцию. Бразилец – не колонизатор; у него не хватает для этого сил и он оставляет всю свою землю голой. Раса образуется в Бразилии лишь тогда, когда страну заполнят иммигранты. Для того же, чтобы завоевать заграничных немцев и вновь оживить германскую кровь, мало одних посольств и консульств, а школы могут добиться этого лишь в том случае, если семья мыслит в германском духе. Эту работу можем выполнить одни мы, ибо она требует сильного патриотического голоса и бросающегося в глаза объекта, возбуждающего энтузиазм.
Еще во время трагического бездействия флота в 1915 году тот же офицер писал мне:… Великий подвиг завоевания прав для германского характера и духа во всем мире может быть осуществлен лишь военным флотом. Национальная сила, которая долго покоилась на нашей монархии и мощной армии, может быть вынесена в мир лишь флотом; для этого он создан, из этой мысли он родился для народа. Во всех письмах, которые я еще получаю время от времени из Южной Америки, звучит одна нота: радость по поводу развития германского духа и объединения всех немцев даже там, где он, казалось, исчез. За этим скрывается мысль: когда вновь наступит мир, наши корабли должны вернуться, чтобы сделать неразрывной духовную связь между немцами.
Итак, то, что я насаждал во флоте, стало давать побеги; чем меньше своих юношеских сил должен был германский флот отдавать стоянке в гаванях, тем больше мог он проявить себя в качестве пионера германизма. Когда началась война, я решил, что неограниченные перспективы роста нашего международного значения, а с ними вместе и судьба нашей родины зависят от того, чтобы мы заняли антиангло-саксонскую позицию. Только нужда могла полностью возместить нам потери, понесенные заграницей во время войны. Но даже если бы мы пали в неравном бою, сохранив при этом честь и достоинство, мировой престиж германского имени все же был бы сохранен. Будущее заграничных немцев и нашего столько же искусственного, сколь и необходимого международного престижа зависело от того, смогут ли люди гордиться тем, что они немцы. Ничто не способствовало так экономическому расцвету Японии в наше время и Германии после 1870 года, как данное ими доказательство силы и мужества.
В мире хватило бы места еще для множества немцев, способных помнить о своем происхождении и вести себя не как наемные рабы или перебежчики к чуждым расам, а как германцы, для которых национальная честь дороже денег. Продолжительный мир или даже такая война, которая не привела бы к расчленению Германии, могли в последний момент сгладить последствия нашего запоздания. Если бы мы сделались экономически равноправным народом, для чего имелись все возможности, а родина наполнилась бы людьми настолько, что нам пришлось бы допустить эмиграцию, то немцы и на чужбине оставались бы немцами и эмиграция вызвала бы приток, а не убыль немецкой крови.
Политики, воспитанные на воззрениях европейской дипломатии, которые в решительный для германизма час руководили судьбами империи, никогда не ощущали движения, происходившего в еще пластичной массе германизма. Они едва представляли себе, какие вопросы должна решить война и какое значение имел для всех нас, в том числе и для рабочих, рост германского престижа во всем мире.
