Виктор Тельпугов - Парашютисты
Идет Слободкин по лесу. Думу думает - о том о сем...
Ну вот о лесе, например. В лесу всегда хорошо. Даже сейчас, в эти дни. Идешь - от палящего солнца скрыт и от самолетов тоже. Даже теперь уютно и покойно в лесу. Будто и нет никакой войны, будто и не было. Просто шли ребята в поход. Идут, любуются - березы вокруг стоят красивые. Тонколистые, нежнорукие, белокожие...
Какие, какие? Нежнорукие? Белокожие? Нет, о лесе тоже нельзя. Лучше еще о
чем-нибудь...
И не знает Слободкин, что за тридевять земель отсюда, в другом лесу, идет сейчас девушка. Руки у нее нежные, узкие, кожа на них белая, тонкая. Идет, напевает грустную песенку. И вдруг - что это? Поднесла к глазам ладошку, а на ладошке кровь - одна-единственная рубиновая бусинка. Но вот она пухнет, растет, еще минута - и побежит струйка. Девушка подносит ладошку к губам, виновато оглядывается на подруг и быстро слизывает капельку. "Вдруг подумают: "Неженка, белоручка какая!" - разговаривает сама с собой. А ведь еще пилить и пилить, делянку только-только начали. И все дуб, дуб, дуб. Железо, а не дерево. И норма большая, и бригадир говорит, что спиливать надо под самый корень, не так, как вчера.
И гложет одна неотступная, неотвязная мысль: где он сейчас? Что с ним? За месяц ни одного письма, ни единой строчки, и писать теперь некуда.
Судьба забросила Ину Скачко в далекие края так неожиданно, что и опомниться не дала.
Вчера работали в лесу первый раз. Сказали, что дрова нужны детскому саду военного завода. Но и без этого было понятно: сил не жалей. И не жалели. Поэтому сегодня и нет их совсем. С непривычки. Спина не гнется, руки не держат пилу, ноги подкашиваются. В бригаде двенадцать девчонок. Бригадир тринадцатая. Все на заготовках впервые. Бригадир только делает вид, что поопытнее других, а сама как глянула на делянку, так и ахнула:
- И все это нам?!
- Кому же? - как умели, успокоили подружки. - Нам да тебе, если не побрезгуешь черной работой.
- Я тоже пришла не кашу варить.
- Тем более что варить не из чего,- опять утешила бригадира бригада.
Ина слушала и не слышала. Работала не хуже других, старалась, но мысли были далеко-далеко. Там, где милый ее сейчас. Остановится на минуту, разогнет занемевшую спину и почему-то представит себе такой именно лес, с такими же вековыми дубами, и дружок ее, укрытый и защищенный ими, стреляет по врагу. Оттого, что защищен и укрыт, теплее делается на душе. Во всяком случае, можно терпеть разлуку. Собраться со всеми силами и терпеть. Сколько ее еще будет, этой войны? Много? Много, конечно. Только хорошее быстро проходит, плохое долго
тянется.
- Это что за философия? - спросила Ину подруга, когда та поделилась с ней невеселыми мыслями.- Ты это вычитала или сама?
- Сама.
- Ну и зря. А я во всем стараюсь находить хорошее.
- И в войне тоже?
- Не в войне, конечно. Не такая я глупая. А о войне, если хочешь, я так скажу: ей скоро конец будет. Это как дождь: быстро начался - быстро кончится. Поверь слову.
- Хорошо бы.
- Точно тебе говорю, и оглянуться не успеем. Я об этом даже стихи сочинила. Хочешь?
- Стихи? Интересно!
- Вот послушай.
Девушка отложила в сторону пилу, поднялась во весь рост, оправила смятое ситцевое платьице, почему-то зажмурилась и прочла только две строки:
Сюда и свисту пуль не долететь,
Но весть о мире долетит мгновенно.
Ина посмотрела на нее удивленно и немного разочарованно:
- И это все?
- Все пока.
- А о чем это?
- Как о чем? О нашем лесе, о том, что хорошее шагает быстрей по земле, чем плохое. Не понятно?
- Теперь понятно. Не под рифму только.
- Рифма будет. Это начало самое.
- А ты про любовь можешь? - Ямочка, вдруг возникшая на щеке Ины, медленно поползла под прядку волос возле уха.
- Про любовь?
Ина покраснела, но повторила:
- Да, про любовь. Красивую и высокую. Про которую только в стихах и можно. Ты кого-нибудь любила?
Глаза Ины сузились, превратились в две щелочки.
- Что ты, что ты! - испуганно замахала руками сочинительница.
- А я вот, представь...
- Честное слово?
- Да.
- Глупости говоришь. Этого не может быть. Кто же он?
- Слободкин, Сергей.
- Смешно!
- А ты откуда его знаешь?
- Я не знаю. Фамилия смешная - Слободкин...
Ина обиженно отвернулась и начала искать глазами брошенную в траву пилу.
- Ну не сердись! Не хватает еще из-за какого-то Слободкина отношения портить.
- Я запрещаю тебе так говорить о нем. Слышишь? Он сейчас за нас с тобой кровь проливает, а ты...
- Боец, значит? Ты бы так сразу и сказала.
- Я и рта не успела раскрыть - ты со своими шуточками. Неужели все поэты такие?
- Прости, пожалуйста, действительно глупо вышло. Летчик, что ли?
- Парашютист.
- О...
Последние слова девчат тонут в визге и скрипе пилы, которую они с остервенением начинают таскать по шершавой, ноздреватой коре нового дуба. Пила подпрыгивает, вырывается из рук и никак не хочет углубляться в ствол там, где нужно.
Противно визжит пила, скачет. А сколько еще их, дубов! Стеною стоят. Один другого коренастей и крепче. Один другого железней.
Ина хочет сказать подруге, что Сережа ее хороший, что лучше его нет человека на свете, но пила нашла наконец то место, которое давно бы ей надо найти,- вгрызлась в сырую, упругую древесину. Теперь не до слов уже, ни до чего. Только ровный, чеканный такт. Сильный рывок на себя, потом мгновенье отдыха, пока пила бежит к напарнице. Потом еще рывок. И еще мгновенье отдыха. И так без конца, без конца, пока глаза не защиплет от пота...
После такого не до стихов. Умучена вся рабсила. Крепко спит в кособоком шалашике. Даже на рассвете не просыпается, когда холодный туман заползет во все уголки леса и выпадет росой на каждой былинке.
Утром, едва открыв глаза, Ина вспоминает стихи:
Сюда и свисту пуль не долететь,
Но весть о мире долетит мгновенно...
- А ты знаешь,- шепчет она подружке, - все-таки это неправильно. Как бы далеко мы от фронта ни были, он для каждого из нас близко, рядом совсем. Зажмурь глаза и услышишь, как пули свистят. Зажмурь.
- Зажмурила.
- Свистят?
- Вот ты, Инка, настоящий поэт. Стихи писать пробовала? Признавайся. У тебя должно получиться.
- Если бы я писала, то только о любви.
- К Слободкину?
- Тише ты!..
- Не пугайся, все спят еще. А фамилия в общем-то не такая смешная. От слова "слобода" происходит?
- В одном из последних писем он признался мне, что в роте его все так и зовут - Слобода. Товарищи. Трогательно, правда? И не постеснялся сказать.
- Его, наверно, любят в роте.
При слове "любят" Ина вздрогнула, и ямочка на ее щеке снова медленно поползла под прядку волос, сквозь которые просвечивало заалевшее ухо.
- Не знаю. Наверно...
