Теодор Гладков - Николай Кузнецов
На квартире Шмерег Николай Иванович спросил одного из здолбуновских разведчиков, Петра Бойко, нельзя ли нанять какого-нибудь шофера, чтобы тот отвез его группу хотя бы за мост, в ближайший населенный пункт. Бойко, подумав, сказал:
– Работает здесь бывший военнопленный Леонтий Клименко. Шофер. Человек он замкнутый, но верный, наш, советский. Может быть, попросить его?
Другого выхода не было.
Клименко принял предложение Бойко охотно. На следующее утро Шевчук, Струтинский и Гнидюк подошли к условленному месту. Возле старенькой полуторки возился худой человек лет тридцати. Гнидюк назвал пароль:
– В каком направлении следует машина?
– В сторону Гощи, а там видно будет…
Разведчики взобрались в кузов. Тут же из-за угла показался Кузнецов в форме и сел в кабину. Клименко растерялся – этого он, конечно, не ожидал. Но немец только кивнул головой: «Трогай, мол…»
По пути полуторку раза три останавливали патрули, но, завидя в кабине офицера, беспрепятственно пропускали ее дальше. Переехав мост, машина вырвалась на шоссе. Через час-полтора Кузнецов знаком показал Леонтию, что нужно остановиться. Разведчики сунули шоферу деньги и быстро зашагали к лесу.
Клименко стоял подавленный, ему было стыдно, что он вез партизан за деньги. Правда, Бойко не говорил ему, что это будут партизаны, он просто договаривался о «левой» поездке, но Клименко сам обо всем догадался. Вечером Леонтий пришел на квартиру Бойко, вернул ему обратно весь заработок и категорически потребовал принять его в подполье. Так в отряде появился новый разведчик и связной.
На хуторах разведчики соединились с остальными участниками подвижной засады. Теперь им всем вместе предстояло вернуться в отряд. Выехали на пяти фурманках, ночью переправились через реку Случь и в селе Хотынь напоролись на банду националистов. Силы были неравны: партизан всего двадцать три, а бандеровцев свыше ста пятидесяти. Завязался бой. Николай Иванович принял на себя командование и, судя по результатам схватки и рассказам ее участников, проявил себя настоящим строевым командиром.
Разведчики отразили первый натиск бандеровцев, а затем с возгласами: «За Родину!», «За Колю Приходько!» сами бросились в контратаку. Потеряв несколько человек убитыми, бандиты бежали. Семнадцать бандеровцев оказались в плену…
ГЛАВА 8
К весне 1943 года Ровно стал для Пауля Вильгельма Зиберта («произведенного» к тому времени в отряде в обер-лейтенанты) вполне обжитым городом. Он располагал в нем и хорошими квартирами, и многими знакомствами. Наконец, у него появилась в Ровно невеста. Невеста Зиберта, разумеется, была партизанского происхождения.
…Как-то еще осенью 1942 года группе разведчиков было поручено установить связи в районном центре Клесово, где находился постоянный и довольно значительный гарнизон. Там и познакомились они с работником Клесовского лесничества Константином Ефимовичем Довгером.
Довгер был немолод, до революции он закончил в Петербурге Лесной институт и, хотя большая часть его жизни прошла в Польше, никогда не забывал о России. Константин Ефимович с радостью стал собирать и передавать в отряд информацию. Постепенно отцу стала помогать семнадцатилетняя дочь Валентина. Но совместная их работа длилась недолго. В марте 1943 года Константин Ефимович Довгер попал в руки врагов. Его избивали, подвергали пыткам. Он молчал. Тогда его живого затолкнули в прорубь…
Вскоре командование решило послать Валю в Ровно. При этом учтено было и знание ею немецкого языка, и наличие у семьи Довгеров в городе знакомств. Для нее была разработана легенда, что отца, немца-фольксдойче, за активное содействие оккупационным властям убили партизаны. По той же легенде, Валентина должна была считаться невестой Пауля Зиберта. Во многих отношениях это было очень удобной ширмой для Кузнецова.
День ото дня круг знакомств обер-лейтенанта Зиберта продолжал расширяться. И каждое новое лицо в нем было чем-то нужно, чем-то полезно. Среди них оказался и некий Леон, сотрудник немецкой строительной фирмы «Гуго Парпарт». Леон предложил Зиберту пойти с ним в гости к одной его знакомой – пани Леле, у которой, по его словам, иногда собирается интересное общество. Когда Леон назвал и полное имя своей знакомой – Лидия Лисовская, Кузнецов пришел в некоторое замешательство.
Дело в том, что о Лидии Ивановне Лисовской в отряде знали. Впервые о ней рассказал пришедший к партизанам бывший военнопленный Владимир Грязных. После освобождения из плена он работал при кухне лучшего в Ровно ресторана «Дойчегофф», где и познакомился с Лисовской, в то время работавшей там же старшей официанткой.
В ресторане было известно, что она вдова капитана польской армии, чуть ли не графа, что она закончила Варшавское балетное училище и консерваторию, что до войны ее даже приглашали сниматься в Голливуд, что в бытность офицерской женой она брала призы в состязаниях по стрельбе и верховой езде. Все это льстило посетителям.
Своих многочисленных поклонников она не отталкивала, но умела, что называется, держать их на почтительном расстоянии. Похвастаться сколь-либо серьезным успехом у нее никто не мог, но некоторые из постоянных посетителей заслужили у нее право приходить в гости, иногда даже – с ее разрешения – приводить друзей-офицеров, оказавшихся в Ровно проездом с фронта или на фронт. Так постепенно в ее квартире в доме № 15 по улице Легионов составилась компания, где бывал и Леон. Учитывая, что местные жители сидели на скудном оккупационном пайке, гости сами приносили вино и закуску. Вечеринки проходили весело, однако никто никаких вольностей себе не позволял.
Лисовская была очень хороша: лет двадцати пяти с виду гибкая, стройная фигура спортсменки, большие серые глаза, пышные волосы цвета спелой ржи. С другими официантками она близко не сходилась. Ей откровенно завидовали, называли за глаза гордячкой, но побаивались – знали, что в обиду она себя никому и никогда не даст. По-настоящему Лидия дружила только со своей двоюродной сестрой Марией Микота, или, как ее обычно называли, Майей. Мария тоже была красавицей, но совсем в другом роде: живая, худощавая, с темными длинными волосами и необычного разреза зелеными глазами. Жили они вместе. Лидия держалась с сестрой, как с ровней, хотя Майя была намного моложе – ей не исполнилось еще и восемнадцати. Майя тоже работала в каком-то кафе «нур фюр дойче» – «только для немцев», но почти каждый день забегала к Лидии в «Дойчегофф» и, разумеется, принимала участие во всех вечеринках.
То, что сестры поддерживают с немцами дружеские отношения, не могло, конечно, вызывать к ним особых симпатий. Но Владимир Грязных и некоторые его товарищи, также присоединившиеся к отряду, настойчиво утверждали, что Лидия Лисовская человек хороший. В доказательство приводили следующее: Лисовская, не слитком жаловавшая своих коллег-официанток и никогда не заискивавшая перед администрацией ресторана, по их словам, хорошо относилась к работавшим на кухне нескольким бывшим военнопленным. (В первый период оккупации гитлеровцы освободили из лагерей некоторое число рядовых военнопленных украинской национальности, демонстрируя «освобождение» Украины от «московского ига». Это был пропагандистский ход, быстро распознанный населением, рассчитанный на то, чтобы разжечь вражду между двумя братскими советскими народами – русским и украинским.)
