Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года
У Непокойчицкого отсутствие feu sacr новоиспеченные командиры кавалерийских передовых бригад робки, а начальник кавалерии Гурко только что прибыл, местности и края не знает и едва успел догнать передовые части уже по дороге в Тырново. Хотят вести дело систематически и упускают из вида главнейший элемент - свойство, качество и недостаток противника. У меня кровь кипит и приливает к мозгу при мысли, что медленностью движения мы пропустим великолепнейший случай захватить без боя Тырнов, Балканы и Ямбольскую железную дорогу, разрезав турецкую армию на две части и обойдя Шумлу при размерности идти беспрепятственно и быстро в Адрианополь и Константинополь. Боюсь, что мы затянем войну на два года, и обстоятельства изменятся не в нашу пользу, тем более, что на Кавказе дела наши вкорень испорчены. Озадаченный движением на Ольти по Карской и Баязетской дорогам войск наших, Мухтар собирался уже очищать Эрзерум и перевозить управление и архив в Эрзингян. Вся Армения и Анатолия была в наших руках. Но прибыл Михаил Николаевич под Карс, и все пошло скверно. Войска раздроблены до того, что турки везде нас превосходят. Под Зивином войска наши сильно потерпели и отступили к Карсу. У Батума ничего не добились, Карс безрезультатно бомбардируют. К Баязету - оз. Ван - подступили курдские скопища с 10-ю батальонами, приведенными из Багдада (ради того, что канцлер не хотел следовать моей политике - ссорить персиян с турками и держать последних в тревоге). Отряд Баязетский, прошедший уже более 150 верст победоносно к стороне Эрзерума, должен был поспешно отступить в Эриванскую губернию, чтобы оттуда, подкрепившись, идти на выручку нашего гарнизона, оставленного в городе Баязете и доблестно отбившего уже несколько штурмов. Вся долина Мурад-Гая снова отдана на произвол турок{24}, которые выместят на передавшихся нам армянах всю свою злобу. Наше влияние будет сильно подорвано, разве что кавказцам удастся разом освободить Баязет, рассеять правый фланг турецкий и разбить Мухтар-пашу. Тогда мы снова восстановим власть свою, но уже в разоренном краю! Очень тяжело в деле столь знакомом и близком видеть ошибки, предвидеть промахи и не иметь возможности предупредить их или исправить. Несомненные успехи турок в Азии усилили самоуверенность и гордость господствующей партии, и люди мира замолкли в Стамбуле. Я был уверен, что к концу июля мы все покончим, а оборот дела здесь и в Азии, соединенный с прибытием в Безик английского флота, заставляет меня опасаться, что дело затянется.
Армия из трех корпусов под начальством наследника направляется осаждать Рущук, сильно пострадавший уже от бомбардирования.
Главнокомандующий с 60 до 70 тыс. войск идет к Балканам, а 9-й корпус (Криденера, при котором состоит Лоря), составляя правый фланг наш, направился к Никополю, чтобы овладеть этим городом и затем идти тоже за Балканы.
Турки двигаются к Тырнову, к проходам в Балканах. Столкновение должно произойти на этих днях. Великий князь Николай Николаевич передал вам поздравления и привет. Пока государь с уменьшенною свитою и небольшим конвоем остается один на левом берегу Дуная у Зимницы. Вчера проводил брата и двух сыновей своих до моста. Штаб главнокомандующего расположился на два или три дня в 12 верстах биваком, а наследник сегодня повернул на Рущук. Государь намерен посетить вскоре Главную квартиру (с которою отправился легкий обоз царский, часть конвоя и дежурство, то есть генерал-адъютант Меншиков, князь Имеретинский и флигель-адъютант Голицын). Я почти убежден, что раз царь дойдет до армии, он там останется и нас туда переведет. Уверяют, что 15 июля государь отправится в Петербург, чтобы поспеть к 22-му туда, но я сомневаюсь и полагаю, что, пропустивши минуту, удобную для отъезда (то есть переход чрез Дунай), государь не покинет армии до окончания кампании. Здесь ему будет скучно, точно так же, как кажется невыносимым всем нам.
Жара утомительная, но еще утомительнее бездействие и бесполезность, создаваемые многими из нас. Стоим мы один около другого, окруженные повозками и лошадьми, но в особенности навозом, в который начинаем погрязать самым безуспешным образом. Вонь и пыль невыносимые. Удивляюсь, как держатся (боюсь сглазить) мое здоровье и глаза! Вот распределение дня: всю ночь почти проходят войска с музыкой и песенниками, будят нас, лошади ржут, топают, конюхи ссорятся и ругаются. Я ложусь в 11 час., с трудом засыпаю от шума соседей. Разные необыкновенные звуки будят неоднократно, а с 4-х часов одолевают комары и мухи. Ржание лошадей усиливается, петухи и разные звери кричат, мычат и шевелятся. Бивак встрепенулся, и я встаю в 5 час. утра, потеряв надежду снова заснуть. В 7-м часу пью я свой чай, занимаюсь чтением и писанием пред тем и после до 9 часов. Когда государь выходит пройтись, вся почти свита находится на дворике занимаемого им дома в раскинутом взамен столовой шатре. Тут дают чай, кофей, телеграммы, новости и пр. Пока была Главная квартира, я обыкновенно проводил время там по делам до завтрака. Тут же читаю у Гамбургера в палатке телеграммы и дипломатическую корреспонденцию. В 12 час. завтрак. Иногда государь с нами завтракает, а иногда отдельно. Затем расходятся все по палаткам или едут на переправу, или присутствуют на смотру проходящих войск, или посещают вместе с государем госпитали (из которых два - Красного Креста) в нескольких шагах от нашего бивака.
В 6 час. собираются снова к шатру, где обедаем с государем. На террасе над Дунаем происходит послеобеденный разговор; после того, то есть когда государь удалится, разделяются на кучки и толкуют. Я принимаю обыкновенно в это время посетителей - константинопольских сослуживцев, товарищей и корреспондентов журналов. Теперь меня доезжают английский агент Wellesley и австрийский. В 9 час. пьем чай. К государю идут составляющие его партию, а остальные расходятся по палаткам. Согласись, что такая жизнь монотонна и несносна, в особенности для меня! Пользу кое-какую приношу, но мог бы гораздо более быть полезным без глотания столько пыли и пустословия! Ты можешь себе представить, как тяжело будет мне 3 июля, тем более, что и телеграфировать нельзя - частных телеграмм не принимают25.
Поздравьте 29-го за меня Павлика. Все детки должны за меня расцеловать мама 3-го. Обнимаю вас тысячекратно. Целую ручки у матушки. Передай всем привет мой. Твой любящий муж и верный друг Николай
Благодарю за Евангелие, читаю ежедневно. Али захромал, на него все беды сыплются. Я здоров, а равно и Дмитрий, и Иван.
No 13
29 июня. Бивак у Зимницы
Горяинов привез мне вчера письмо твое, бесценный друг Катя, бесподобная жинка моя, от 23 июня No 12. Не телеграфирую сегодня ни отцу, ни вам, зная, до какой степени поверхностно содержание телеграмм, порождающих недоразумения. Опасаюсь, что недоразумение при настоящих обстоятельствах может породить беспокойство, и потому не поддаюсь желанию приветствовать вас по телеграфу. Семейные праздники как-то еще тяжелее в разлуке, нежели обыкновенные дни. Сегодня мне еще грустнее вследствие дурного оборота дел в Армении, плохого состояния на Кавказе и неблагонадежности здешних дел. Будем молиться и надеяться, что Бог смилуется и, несмотря на промахи наши, поможет войскам выйти с честью, славой и пользою для России из нынешних трудных обстоятельств. Расцелуйте Павлика за меня и поздравьте с днем ангела и рождением. Уверен, что он будет прилежанием своим и поведением утешать вас и меня. Жду от него описания его праздников.
