Владимир Каменев - Фронтовые записки
Мы идём молча, медленно, с трудом пробираясь по опушке леса. Согрелись быстро. Даже ноги, и те в движении согреваются! Светает. Не то туман, не то какой-то белый пар стоит над землёю, так что в двадцати шагах уже ничего не видно. Опушка довольно извилиста, дорогу как следует не удалось запомнить, и вскоре (этого я больше всего боялся!), после значительных, но редких переглядываний, я убеждаюсь, что мы потеряли ориентировку.
— Знаешь, нам пора сворачивать вправо, — чуть не в третий или четвертый раз говорю я Петухову, остановившемуся и внимательно рассматривающему многочисленные следы и лыжни, стараясь, по-видимому, по ним восстановить в памяти маршрут нашего первоначального следования.
— Не рано ли? Давайте пройдем ещё немного! — отвечает Петухов, и по его испуганному, вдруг осунувшемуся лицу я вижу, что и он растерялся. Бредём дальше медленно и напряжённо.
— Нужно сворачивать! — вслух решаю я. Петухов молчаливо соглашается.
Теперь я иду впереди, держим между собою дистанцию метров в пять, останавливаемся... прислушиваемся... Дальше и дальше... Справа от нас слышатся шум и голоса. Это немцы работают в деревне. Пилят что-то... Слышен грохот падающих балок, вероятно, укрепляются... Кругом тишина могильная. Ветка на дереве не шелохнётся. Снег не осыпается с ёлки, и тем явственнее в тишине доносится оживление из деревни. Как шумно они работают!
— Не отставай! — кричу я Петухову, мне кажется, что останавливается и прислушивается он чаще меня. Правда, идти очень трудно, проваливаешься в снег всё время выше колена. И эта жуткая тишина и мглистый утренний туман ещё больше напрягают и без того туго натянутые нервы. Двигаемся медленно, медленно. Вдруг в одну очередную короткую остановку я услышал впереди себя совсем рядом произнесённую вполголоса на немецком языке фразу. Мы оба окаменели. Вряд ли чудесное превращение жены Лота произошло быстрее! Буквально шагах в десяти от нас, по-видимому, двое тихо разговаривали по-немецки. Туман скрывал их от нас. Столбняк наш длился, вероятно, какие-то секунды. Как мышь уходит под спокойным взглядом играющей с ней кошки, так и мы приниженно и бесшумно двинулись обратно в сторону леса. До него добрались благополучно и как-то исключительно быстро. Проблуждав ещё немного и ориентируясь далее исключительно по валявшимся трупам, мы вышли к шумной опушке, занятой красноармейскими шалашами.
— Пожалуйте сюда, товарищ лейтенант! — послышался голос Умнова, и через минуту я вползал уже в наспех сооружённый шалаш с разложенным костром посередине.
— Колесов! Вы с ума сошли! — вырвалось у меня первой фразой, едва я увидел у костра знакомую фигуру радиста Колесова в старой красноармейской шинели (он ведь был в “сером”!) с радиостанцией 6-ПК под боком.
В ответ он разразился длинной и бурной тирадой и в перерывы нескончаемого мата до меня доносилось, что он всю ночь сидел, то слушая, то безнадёжно взывая в микрофон: “Ка-ноль один, Ка-ноль один...”, что его радиостанция явно неисправна, в чём неисправность — он определить не может, что ещё в Москве она “корпусила”, что он не спал трое суток, что третий день не ест ничего и всё на морозе...
Колесов говорил долго и кончил, странно всхлипывая.
Я лежал у костра, облокотившись и положив голову на снег, чувствовал смертельную усталость. В голове одна мысль: “Что же делать дальше?..” Спросил Умнова, когда он выслал телефонистов, и пошли ли сопровождать их посланные мною разведчики.
— Часа в четыре, в пятом, — отвечал Умнов.
Взглянул на часы. Боже мой! Уже десять, а разведчики и телефонисты ушли в четыре, а связи с Калугиным всё нет!...
Так вот оно, первое знакомство с фронтом! Какой-то сплошной кошмар! И когда он кончится? Или я только вступаю в полосу кошмаров, и это только начало?..
День в лесу
В раздумьи о причинах неисправности радиостанции 6-ПК и о необходимости как-то действовать я стоял на опушке у наспех сложенного из пушистых сосновых веток шалаша нашей промежуточной телефонной станции. Из леса вышел и подошёл ко мне комиссар батареи Зуяков. Я молча смотрел на него, предчувствуя неприятное объяснение. Он опередил меня, сказав, что всю ночь с помкомбатром Трофименко возился с этой проклятой рацией, что, вероятнее всего, сели батареи питания БАС-60, и что он уже давно направил связного к начальнику связи артдивизиона старшему лейтенанту Лапшёву с просьбой срочно заменить рацию или прислать новые анодные батареи.
— Ничего не поделаешь, надо ждать помощи от Лапшёва, — хладнокровно заключил Зуяков, узнав от меня о телефонистах, направленных на прокладку по лесу телефонной связи к Калугину.
— Что же мне делать? Пойду в лес искать своих телефонистов, — высказал я своё соображение Зуякову. Он тут же его одобрил.
— А как обстоит дело с питанием? Ведь пошли третьи сутки, как мы не ели, и НЗ уже давно съеден. Мои связисты и разведчики принимали последний раз пищу в деревне Жегалове, как по расстоянию, так и по времени далеко отсюда, — сказал я комиссару.
— Знаю, — ответил Зуяков, похлёстывая пушистой веткой по приставшему к голенищам снегу, — тут тоже ничего не поделаешь. Берите пример с наших пехотинцев. Воюют не чета вам, артиллеристам, сами же не третьи, а уже пятые сутки не ели. В общем, принимаем меры... Не подвозят продовольствие, и всё тут.
— Откуда не подвозят? — снова спросил я.
— С Горовастицы, — ответил Зуяков, — там основная продовольственная база. Оттуда продукты на машинах везут в Холмы, видел там санбат наш? А уж из Холмов на лошадях сюда... должны везти, да вот не везут что-то. С воздуха, подлец, бомбит дорогой.
— А где это вы задерживались, почему я с обозом раньше пушек прикатил в Большие Жабны, да ещё два дня простояв в Залучье и в Жегалове, — задал я вопрос Зуякову, заметив что он против обыкновения не кричит, не угрожает, не матерщинит, а разговаривает доброжелательно и спокойно.
— Мы большой крюк сделали, — сказал Зуяков, — заходили под Молвотицу. Это крупный райцентр Новгородской области, он сейчас как остров в океане, занятый немцами. Нас просили дать огонь по Молвотице, поддержать наступление пехоты.
— И что же, стреляли?
— Нет, не пришлось. Кстати говоря, уже там выяснилость, что радиостанция Колесова не работает, неисправна что-то. Командир батареи ещё там срывал всё на нём, утюжил его.
— Почему же мне об этом ничего не сказали, — с удивлением и горечью проговорил я, глядя на Зуякова. — То меня командир батареи зачем-то обозом командовать назначает, а потом сам же ругает, говорит, что моё место не в обозе. То сам же оставляет при себе Колесова с радиостанцией, убеждается, что рация неисправна, однако не говорит мне ничего об этом, а потом ругает, почему нет связи. Я-то ведь Колесова с самой Горовастицы не видел, как забрал его к себе командир батареи, а радиостанцию 6-ПК с Москвы не проверял. В Москве-то она работала.
![Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]](/uploads/posts/books/275812/275812.jpg)
