Вольфганг Фауст - Следы «Тигра». Фронтовые записки немецкого танкиста. 1944
Обзор книги Вольфганг Фауст - Следы «Тигра». Фронтовые записки немецкого танкиста. 1944
Вольфганг Фауст
Следы «Тигра». Фронтовые записки немецкого танкиста. 1944
Wolfgang Faust
Panzerdammerung
1944
© Перевод, ЗАО
«Центрполиграф», 2016
Предисловие
Только те военнослужащие и гражданские лица, которым довелось участвовать в войне Германии на Восточном фронте, могут во всей полноте постичь ее громадный размах и жестокость. С большой степенью достоверности я могу сказать, что из 20 миллионов германских солдат, служивших в вермахте с 1939 по 1945 год, 17 миллионов сражались исключительно на русском фронте.[1] Да, число выживших и вернувшихся с этого фронта было гораздо меньше, и то, что довелось нам пережить, не очень-то охотно обсуждается в обществе.
Именно исходя из этого я и написал настоящую книгу, в которой, по моему мнению, адекватно передан характер этой войны, со всем ее кровопролитием, хаосом, размахом уничтожения и необыкновенной храбростью, проявленной сражающимися с каждой стороны солдатами и офицерами. Я описал только то, чему сам был свидетелем в качестве члена экипажа танка «Тигр».
Возможно, эту книгу кто-то сочтет излишне дискуссионной или даже чрезмерно жестокой, но все подобные оценки представляются мало соответствующими действительности, будучи применены к книге о сражениях на Востоке. Я должен заметить, что так главным образом могут думать те, кому не довелось побывать на фронте и участвовать в сражениях. Но от своих боевых товарищей, сражавшихся в танках, шедших в атаки сквозь пыль, снег и грязь, я получил многочисленные подтверждения тому, что книга эта вполне правдиво описывает жизнь, которую мы там вели, и те сражения, в которых нам приходилось участвовать.
Вольфганг ФаустКёльн, Северный Рейн – Вестфалия
* * *Западная Россия, октябрь 1943 года[2]
В промежутках между дождями и снегом Россия познакомила нас еще и со своим льдом. И в этом льду нам приходилось пытаться привести в движение насквозь промерзшую громаду стали, в которую превращался наш «Тигр». Шестьдесят тонн самого великолепного металла, выплавленного в Третьем рейхе, были поставлены на самые широкие гусеницы, которые когда-либо создавали конструкторы танков, – и все равно этот проклятый зверь скользил и крутился на обледенелой дороге, а я внутри его чувствовал себя при этом мальчишкой, пытающимся усидеть на могучем драконе.
Поэтому на рубеже атаки царила изрядная неразбериха, когда в то утро 20 «Тигров I» нашей роты выбрались из своих замаскированных лежбищ и в призрачном свете едва начинающегося дня стали выстраиваться в ударную группу, выбрасывая из выхлопных труб черный дым, перемешанный с алым пламенем, и стряхивая с опорных катков метрового диаметра наросшие за ночь длинные сосульки. Однако, услышав раздавшийся в шлемофонах приказ: «Танки – вперед!», мы, взревев моторами, двинулись на противника строем клина, во главе которого несся командирский танк, а все остальные расположились за ним расходящимися крыльями в форме буквы «V», направив свои 88-миллиметровые башенные орудия прямо в сердце расположения красных – и это благодаря изрядным усилиям их скромных механиков-водителей.
Мы наступали на восток, пересекая открытое трехкилометровое пространство поля, намереваясь нанести удар во фланг русским войскам и держа направление на линию русских окопов и блиндажей, оборудованных на склонах высотки, которую нам предстояло занять. Перед нами лежало 3 километра промерзшего до звона степного пространства, усеянного воронками от снарядов, сгоревшими в предыдущих атаках и контратаках германскими и русскими танками и теми маленькими, но опаснейшими ловушками, которые красные с такой любовью наверняка подготовили для германских солдат.
Если наш «Тигр», не заметив в дыму и тумане воронку от бомбы, соскользнет в нее и, проломив слой льда, погрузится в заполнившую ее глубокую воду, то танк превратится в подводную лодку, что ему в общем-то не свойственно, а его экипажу придется изображать моряков-подводников. Если же он столкнется с одним из подбитых русских Т-34, все еще дымящих на поле после вчерашнего боя, то тогда может сдетонировать весь боекомплект нашего танка или порваться одна из его гусениц, после чего мы станем прекрасной неподвижной целью для вражеских бронебойщиков. А если мы угодим в одну из излюбленных нашими противниками противотанковых ловушек – попадем в противотанковый ров, замаскированный соломой, или же нарвемся на скрытый фугас, который сработает, когда танк натянет почти незаметный трос, – тогда сможем сделать последний вдох воздуха России, да и то в случае почти немыслимой удачи. Менее удачливые из нас выживут и отправятся в вагоне вместе с другими военнопленными в глубь Сибири.
Вглядываясь в расстилающуюся передо мной степь сквозь смотровую щель в броне и выполняя команды, которые отдавал мне сидящий в башне командир танка, я изо всех сил старался избежать этих роковых для нашего танка опасностей, чувствуя при этом, как, несмотря на всю мощь нашей танковой брони, у меня начинают потеть руки и пересыхает горло, как и всегда перед лицом громадной военной машины красных.
На востоке, подобное раскаленному железному кругу, над дальним горизонтом начало подниматься зимнее солнце, которое, однако, ничуть не согревало раскинувшуюся перед нами степь, по-прежнему погруженную в дымку и ледяной туман. По небу над нашими головами прошли вперед, оставляя на собой выхлопной след, три наших истребителя «Фокке-Вульф», за ними медленно проследовали шесть тяжелогруженых пикирующих «Штук»,[3] направляющихся, чтобы обрушить свой бомбовый груз на те русские блиндажи и траншеи, которым предстояло затем быть перемолотыми гусеницами «Тигров».
Внутри нашего танка постепенно повышалась влажность по мере того, как грохочущая трансмиссия все больше и больше раскалялась и нагревала заключенный в ее объеме воздух. На стеклах приборов передо мной стали выступать капли конденсата, горячее масло из трансмиссии порой брызгало мне на лицо, от вони угарного газа болью наливалась голова, так что я почти завидовал сидевшему в башне командиру танка, у которого была возможность высовываться из люка и подставлять лицо под утренний ветерок – а также рисковать возможностью заполучить в голову осколок снаряда или пулю русского снайпера.
– Ну и вонища! – прогудел мне в ухо ворчливый голос. – Если мне удастся разжиться флаконом такого одеколона, то во время следующего отпуска в Гамбурге мне не придется отбиваться от множества блондинок, как раньше.
