Лидия Чуковская - Из дневника. Воспоминания
Он просит меня просить Пастернака переставить строфы в «Марте» и заменить всё в «Бабьем лете». Ну нет, этого не будет… Я попрошу Константина Михайловича договориться с Кривицким, Дроздовым и пр. окончательно и потом передам их решение Пастернаку – но предлагать поправок я не буду. Пусть берут или не берут… Борис Леонидович звонил вечером, благодарил за письмо.
Приехал бы уж Симонов поскорее.
10/II 47. К одиннадцати часам поплелась в редакцию. Холодно, пусто, ко мне явились совершенно никчемные автора.
Потом пришла Ивинская и наговорила кучу сплетен о том, что Кривицкий обижается, что мы считаем его врагом стихов, и обвиняет нас в формализме.
Этого надо было давно ждать.
Где ему понимать, что Жаров – искусство бессодержательное, а «Март» Пастернака – содержательное.
Меня тошнило и от ее слов, и от того, что мою позицию защищает – она, с кем я никак не связана.
Затем было счастье: Борис Леонидович, обещавший прислать мне «Рождество» и долго хваливший меня за то, как я эти стихи определила (в моем письме), – прислал их не мне, а Ивинской. И я прочла эти гениальнейшие из гениальных стихов60.
12/II 47. Дома – письмо от Симонова. Просит читать рукопись о Майданеке61.
13/II 47. В редакции: Ховкин [Ю. Яковлев] (плохая поэма)62; Некрасова.
Больной, своевольный, не глядящий в глаза, не то некрасивый, не то с прекрасным лицом Смеляков.
16/II 47. Хотела дождаться симоновского звонка, но потом позвонила ему сама: уж очень многие люди ждут моего с ним разговора.
17/II 47. Два раза в редакции.
Утром – Сашин с польской подборкой. Груда сомнительных польских стихов в весьма посредственных переводах. Особенно плох Мартынов, который, увы, был тут же.
Переводы из польских поэтов похожи на то, как если бы Маяковский был переведен на польский язык, а потом обратно на русский.
«И очень много конских морд» (одним словом, «Полтава»)63.
Среди дня я ушла домой, пообедала, посидела и к шести вернулась в редакцию, на свидание с Симоновым.
Он пришел – загорелый, посвежевший, молодой – веселый, доброжелательный, мягкий – почти обаятельный. Поискал свободного стола, сели мы втроем: он, я, Ивинская. Он на угол:
– Семь лет без взаимности.
Выслушав мой предварительный доклад о подборке и о новых людях, он решил взять с собой – на дачу – всю груду стихов. Обещал отдать в четверг. Он тоже будет принимать в четверг, когда и я.
Выслушав мой отчет об Антокольском, о Пастернаке, об Алигер, он на несколько минут задержался у нашего стола.
– Мое положение особенно трудное, – сказал он. (Мы коснулись Платонова.) – Многие не любят меня, считают, что я вознесен не по заслугам и пр. И будут делать мне пакости. Но мне не могут пока – так будут крыть людей, которых я печатаю в журнале. Это мешает мне быть особенно смелым. А зато другие будут в обиде, что я не такой смелый… Но каков подлец Ермилов! Этот товарищ схлопочет от меня по морде. В том же номере, где поносит Платонова, делает передо мной реверанс…
– Что ж Ермилов, – сказала я. – Это ведь только псевдоним. Ведь и «Правда» повторила его версию, и «Культура и Жизнь»64.
– Разве «Культура и Жизнь» тоже? – спросил он.
– Да, – сказали мы в один голос с Ивинской.
Странно, что он этого не знал.
– Прочтя Ермилова, я немедленно послал в «Новый Мир» телеграмму: заказать Платонову другой рассказ.
18/II 47. Из вчерашнего разговора с Симоновым примечательно еще то, что он сказал:
– Если бы у меня были только стихи, то и меня бы здорово хлопнули. Но у меня были и другие вещи.
И еще:
– По-моему, товарищи должны бы научиться писать в стол.
Чудак-человек!
19/II 47. Пришла домой – позвонил Кривицкий: он был у Симонова на даче и Симонов просил передать мне, чтобы завтра к одиннадцати часам я пришла в редакцию.
Худо дело. Очевидно, они на даче вместе смотрели стихи. Так.
20/II 47. Так.
«Мы пришли к выводу, что стихов хороших все-таки мало. И решили давать не по три, а по одному».
Я не была готова к этому, а когда я не готова, то и беспомощна. Я не сказала ему, что это – удар по хорошим стихам, а не по плохим: плохие все равно останутся, а хороших становится меньше.
Алигер, Смеляков, Наровчатов.
Далее он изложил мне их резолюции.
Я очень протестовала на Наровчатова.
Кокетлив товарищ, кокетлив. Он долго восхищался «Свечой» Пастернака; потом толковал, что ее нельзя дать; потом сказал, что сам позвонит ему. Потом:
– Я, может быть, для того и затеял всем дать только по одному, чтобы Пастернаку было не обидно.
Потом опять говорил о своем сложном положении:
– Ну как печатать людей, если потом тебе не дадут возможности их защищать?
– И все-таки, – сказала я, – хотя люди и их судьбы – это очень важно, но у нас есть забота более серьезная: литература.
Но это не дошло.
И не может дойти. И может, и не права я, а самое важное в действительности, чтобы люди были живы. И сыты. И веселы.
Я сегодня в отчаянье. От всего вместе. От Кривицкого. От Симонова. От Капусто. От глаза. От того, вероятно, что не работала – ни над Пантелеевым моим65, ни над Герценом.
Успела внушить Симонову, что надо непременно помочь Семынину, который завтра придет к нему на прием.
21/II 47. От последнего разговора с Симоновым, от его кокетливого задора и внутренней слабости – до сих пор тошно на душе.
24/II 47. Когда я уже собиралась домой, приехал Симонов. Я обрадовалась ему. Вчера Кривицкий вручил мне стихи Васильева, Софронова и прочей дряни с предложением что-нибудь выбрать66. Я сказала, что уже читала и выбрать ничего не могу.
– А Симонову показывали?
– Нет.
– Покажите.
– Зачем? Я ему показываю то, что одобряю, или то, в чем сомневаюсь. А тут я уверена: не годится.
– Все-таки покажите.
Сегодня я показала – при Кривицком же. Симонов во всем согласился со мной, только Васильева всё же одно стихотворение отобрал.
– Через мой труп, – сказала я.
– Мне непременно надо одно его напечатать.
– Почему?
– Он мой личный враг.
Ох! Опять благородство.
Петровский. Одержим лингвистико-шовинистическими идеями, но дал хорошие стихи, стихи поэта67.
Забыла записать: Недогонов уже неделю в психиатрической лечебнице. Я рассказала Симонову. Он сначала вспылил: «терпеть не могу пьяниц», – но все-таки написал в больницу письмо на депутатском бланке и прислал мне с Музой Николаевной68.
Симонов, должна признаться, имеет способность выводить меня, хотя бы ненадолго, из мрака.
