Георгий Данелия - Кот ушел, а улыбка осталась
— Хорошие у тебя «пять минут», Зураб, — упрекнул Саша Кляйн.
— Все готово, — сказал Юсов. — Можно снимать. Я взял мегафон:
— Приготовились к репетиции!..
— Мистер Зураб, — загремело из динамика по-английски, — подойдите к тонвагену, Париж на связи!
«Тьфу, черт!» Пошли к тонвагену. Зураб взял трубку. Звонил Константин из Парижа.
— Сейчас спрошу. Георгий Николаевич, он просит встретить в аэропорту его подругу.
— Дай трубку. Константин, это Гия. Может быть, кто-то другой встретит твою подругу?
— Гия, я прошу. Это Анжела. Застенчивое, робкое существо, а Зураба она знает.
— Ладно, встретит.
— Гия, еще раз дай Зураба, пожалуйста.
— Не дам, некогда!
— Очень прошу.
— На, только коротко, — я передал трубку Зурабу.
— Да?…Когда, завтра? Хорошо, — сказал Зураб.
— Что он хочет?
— Да так, мелочи…
Когда вышли, возле тонвагена нас ждали Катя Шишлина, Ира Фандера и сурового вида высокий араб в платке.
— Георгий Николаевич, извините, у нас к Зурабу вопрос, можно? — обратилась ко мне Катя.
— Нельзя. У нас сейчас съемка. Вернулись на площадку. Я взял мегафон.
— Полная тишина на площадке! Генеральная репетиция. Начали!
«Джейн, хватит за мной ходить…» — начал свой текст Жерар.
К Саше Кляйну подбежала израильская ассистентка Эсфирь и что-то зашептала ему на ухо.
— Ну, это уже совсем! — подумал я. И объявил в мегафон:
— Стоп! Жерар, замолчи! Мешаешь госпоже Эсфирь на ушко господину Кляйну шептать! Все, Эсфирь, мы создали все условия, не отвлекайся, продолжай!..
— Георгий Николаевич, ЧП! — взволнованно сообщил Саша Кляйн. — Только что по радио передали, что советский режиссер Данелия по личному приказу Горбачева ходит по Тель-Авиву прикованный полицейскими наручниками к агенту КГБ!
— Доигрались, — сказал Юсов.
— А еще сказали, — продолжила Эсфирь — что господин Данелия заявил, что в стране при Горби стало хуже, чем при Сталине.
Пауза.
— Это арабы! — сказал механик Алик.
— Что арабы?
— Арабы эту передачу организовали, чтобы вашу картину прихлопнуть! Давно об этом мечтают.
— Алик, это не арабы. Это я глупо пошутил, — сознался Зураб.
— Ты? Зачем?
— А кто знал, что этот кретин корреспондент?
— Эсфирь, какое радио это передавало? — спросил Саша Кляйн.
— Местное, — сказала Эсфирь.
— Тогда не так страшно. Георгий Николаевич, это радио никто не слушает, — сказал он.
— Кто надо слушает, — сказал Юсов. Пауза.
— Мисс Катя, извините, — по-английски сказал суровый араб, — я больше ждать не могу, у меня дела.
— Георгий Николаевич, понимаю, что не вовремя, но Максуд-Баба уйдет. Зураб, вот, — Катя показала Зурабу предмет в серебряной оправе, — талисман, зуб верблюда. От злых духов защищает.
— Сколько? — спросил по-английски Зураб.
— Двести шекелей, — мрачно ответил Максуд-Баба.
— Дорого, — сказал Зураб.
— Мужскую силу дает. Жены и не жены всегда довольны!
— Ну как, Зураб, берем? — спросила Катя.
— Георгий Николаевич, а как вы думаете? — обратился ко мне Зураб.
— Зураб, с того момента, как мы приковались, прошел всего час. За это время мы занимались каплями Вотчала, менялой из Кутаиси, французами для свадьбы, подругой Александрова и организовали эту идиотскую передачу на радио! А теперь остановили съемку и решаем, брать зуб для импотентов или не брать!
— Гия, не кипятись! Ребята тебе на день рождения подарок выбирают, — сказал Вадим Юсов.
— Ну, вот… не будет теперь сюрприза, — огорчилась Катя.
— Сто девяносто три шекеля — последняя цена, — сказал Максуд-Баба.
— Сто пятьдесят, — твердо сказал Зураб.
После обеда приехал реквизитор Моня и снял с нас наручники. Потом приехал Шпильман, исполнительный продюсер с израильской стороны, и сказал мне:
— Господин Данелия, я понимаю, очевидно, дома вы привыкли так работать, но Израиль — демократическая страна, у нас все обязаны соблюдать Женевскую конвенцию по правам человека.
— Хорошо. Ладно. Больше не буду.
И Шпильман уехал. Потом на площадку приезжали фотокорреспонденты и разочарованные уезжали, а вечером позвонил Сеня Черток (кинокритик, уехавший в Израиль) и спросил:
— Гия, я знаком с их главным редактором. Хочешь, попытаемся дать опровержение?
— Спасибо, не надо! Еще больше внимания привлечем.
На следующий день на площадку приехал советский дипломат Александр Оня (фамилия и имя условные). Он отвел меня в сторонку и спросил, что за треп про наручники.
— Просто дурака валяли, — ответил я.
— Я так и сообщил, что это фантазии желтой прессы.
Несколько дней мы ждали реакции. Реакции не было, и мы поняли, пронесло! Спасибо Александру.
Между прочим. В то время дипломатических отношений с Израилем не было, но группа израильских дипломатов работала в голландском посольстве в Москве, точно так же на территории финского посольства работали советские дипломаты в Иерусалиме. Отношения у нас с ними были прекрасные, они нам много помогали.
Когда закончился съемочный период, Саша Хайт стал вице-президентом Фонда детского кино Ролана Быкова, а Зураб стал вторым режиссером на этой картине и прекрасно организовал монтажно-тонировочный период.
А через много лет мы с Зурабом снова встретились. Я попросил его быть моим переводчиком, когда был членом жюри фестиваля телевизионных фильмов в Монте-Карло. На этом фестивале кинокритик из Израиля спросил:
— В свое время слышал, что во время съемок в Тель-Авиве вы наручниками приковали к себе переводчика. Господин Качкачишвили тот переводчик?
— Тот…
— Здесь бы ему тоже наручники не помешали. Нам еще повезло, что вы по-английски понимаете.
ИЗРАИЛЬТЯНЕ
За пять дней до конца съемок в Израиле, в шесть утра, во время завтрака в шатре, появился Шпильман и громко объявил, что израильская группа сегодня работает только до обеда. И пока Александров не переведет деньги за услуги, студия «Израиль-фильм» больше с ним не сотрудничает.
— Господин Шпильман, эту радостную весть вы могли бы сообщить после обеда. Мы хотя бы до обеда работали в хорошем настроении! — сказал я.
Шпильман уехал. Из тонвагена позвонил в Париж Константину, разбудил и рассказал об ультиматуме. Константин заявил с трагическим пафосом, что эти евреи выставили ему такие космические надбавки за переработку, что он подаст на Шпильмана в суд.
— А нам как быть? Сегодня с двух до трех мы должны снимать полицейский участок, а в режим — Гамлета у катера. И вообще, нам осталось снять в Израиле еще четыре сцены.
