Галина Серебрякова - Маркс и Энгельс
— Я убежден, — сказал Энгельс, — пролетариат после некоторых колебаний покончит с проявлениями личного честолюбия, с соперничеством разных сект и поставит все и всех на свое место. Массовое движение всегда поднимает интернациональный дух.
Громкими рукоплесканиями сопроводил народ речь Элеоноры.
— Наша матушка выступает, слушайте.
После речи младшей дочери Маркса выступили также Эвелинг, Лафарг и Степняк-Кравчинский.
Русский революционер за всю свою жизнь не испытал большего волнения, чем когда стоял на грубо сколоченных подмостках, установленных на грузовой телеге, перед тысячами людей, жадно ожидавших его слов. Он сказал им о России и своей убежденности в скором объединении всех тех, кто трудится и кому должен принадлежать мир и право на счастье.
Энгельс слушал ораторов с высоко поднятой головой.
Вечером за ужином у Энгельса собралось много дорогих ему людей. Пришли Степняк и Фридрих Лесснер.
Работая над подготовкой четвертого издания книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства», Энгельс познакомился с научными новинками. Ему попалась в числе других книга старого знакомого, Ковалевского. Мысли о современных обычаях и древних законах России, высказанные этим признанным русским ученым-социологом, заинтересовали Энгельса.
Обычно каждую новую публикацию своих трудов Энгельс воспринимал как первопечатание и тщательно заново проверял, дополнял, исправляя замеченные неточности и огрехи. Так было и в этот раз.
В дни неотрывной работы он узнал о смерти великого ученого, революционера-демократа, писателя Чернышевского. В письме к Даниельсону он тотчас же выразил свои соболезнования и скорбь по поводу этой утраты. Смерть вплотную подошла к поколению, к которому принадлежал и Энгельс.
— Чернышевский был на восемь лет моложе, и его уже нет, — сказал он Ленхен. — Надо торопиться.
— Но ведь ты так и делаешь.
— Недостаточно. Я не имею права умереть, не отдав людям все, что оставил им Маркс.
— Это бесспорно. Но и ты еще не все написал, что задумал. Мавр и ты, Генерал, равны. Вы как две одинаковые горные вершины.
— Нет, мне до Маркса далеко.
Ленхен устало махнула рукой. Спорить с Энгельс сом было нелегко.
Закончив предисловие к четвертому немецкому изданию первого тома «Капитала», Энгельс вместе с Шорлеммером выехал на пароходе в Норвегию.
Поездка оказалась очень удачной. Оба друга, несмотря на преклонный возраст, сохранили юношескую любознательность, подвижность, острое восприятие жизни, В Дронтейме они с аппетитом и шутками бессмертных героев Рабле Гаргантюа и Пантагрюэля отведали огромных омаров и запили их пивом. Затем отправились смотреть водопад. Они добрались до Нордкапа, где ели треску собственного улова. Это было восхитительно!
Пять суток пароход двигался при непрерывном дневном свете. Настали белые ночи. Низкорослые лапландцы, люди смешанной расы, по мнению Энгельса, жили еще на три четверти в каменном веке. Опрятные, черноволосые человечки с монголоидными глазами очень заинтересовали путешественников. Они учились у них запрягать оленей и ловить треску, которую местные жители после улова складывали на берегу, как поленницу.
Вернувшись из Тромсе, Энгельс и Шорлеммер отправились по норвежским городам и деревням. Как и в Америке, их удивил сугубо обособленный быт. На расстоянии нескольких километров друг от друга жили хуторяне, отрезанные от всего мира. Возделанная ими земля, несмотря на окружающие скалы, могла бы прокормить не одну семью. Обитатели этих суровых мест красивы, сильны, находчивы, отважны и фанатически религиозны. Города разительно походили на приморские германские и голландские.
Путешествие по зелено-серым гладководным шхерам оказалось чрезвычайно успокаивающим. Там господствовала глубокая тишина, и Энгельсу показалось, что даже самое маленькое альпийское озеро по сравнению с ними бурлит океаном. В Мольде Энгельс с другом поднялись на вершину Мольдегай.
На севере, в Свартисене, стоящем на огромном леднике, Энгельс уговорил Шорлеммера взобраться на глетчер.
На обратном пути в Лондон, снова на пароходе, Энгельс и его друг разговорились о виденном.
— Я восхищен природой и разочарован духовной культурой Норвегии, как это было и в Америке, этой новой стране обетованной, — сказал Шорлеммер. — Проклятый индивидуализм, он слепит и творит лицемеров. Признаюсь, я не этого ждал от страны Ибсена.
— Верно, дорогой Джоллимейер. В данное время Норвегия и Америка по своим природным данным — основа того, что филистер называет «индивидуализмом». И все же за последние двадцать лет Норвегия пережила такой подъем в области литературы, каким не может похвалиться за такое же время ни одна страна, кроме России.
Вернувшись домой, Энгельс принялся за ответы на многочисленные письма, которые пришли в его отсутствие или проездили в его кармане почти месяц.
Одному из своих берлинских корреспондентов он писал между прочим:
«…Наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо начать изучать заново… Одной из величайших услуг, оказанных нам законом против социалистов, было то, что он освободил нас от навязчивости немецкого студента с социалистическим налетом. Теперь мы достаточно сильны, чтобы вынести и этого немецкого студента, который снова очень уж заважничал… как мало среди молодых литераторов, приставших к партии, таких, которые дают себе труд изучать политическую экономию, историю политической экономии, историю торговли, промышленности, земледелия, общественных формаций… Самомнение журналиста должно все преодолеть, а этому соответствуют и результаты. Эти господа воображают, что для рабочих все годится. Если бы они знали, что Маркс считал свои лучшие вещи все еще недостаточно хорошими для рабочих, что он считал преступлением предлагать рабочим что-нибудь не самое лучшее!..»
Собравшийся вскоре после отмены исключительного закона съезд социал-демократов Германии в Галле был триумфален.
Представители Франции, Англии, Австрии и многих других стран прибыли в Германию поздравить единомышленников. 55 приветственных адресов и 250 телеграмм оглашены были с трибуны.
Вильгельм Либкнехт, счастливый, что дожил до победы партии, помолодевший и гордый, сделал, по мнению Тусси, превосходный доклад. Не обошлось, однако, без споров с противниками. Они потребовали от социал-демократов уступок буржуазии и сговора с представителями существующего в стране монархического строя. Соглашатель Фольмар пытался убедить делегатов съезда в благих намерениях правительства, которое отменило исключительный закон и отныне стремится к истинной дружбе с социал-демократами
