Игорь Талалаевский - Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта
Эльза. А ты мне еще напишешь? Очень бы это было хорошо! Я себя чувствую очень одинокой, и никто мне не мил, не забывай хоть ты, родной, я тебя всегда помню и люблю. Но я все-таки вряд ли приеду. Мне сейчас хочется побыть одной.
Маяковский. Милостивая госпожа Эльза Юрьевна! Ваше отвратительное письмо я, к сожалению, получил. Что за гадости вы пишете! Судите сами: вывели человека на нежность, а потом: «Я не приеду». Если вы на мои письма будете отвечать через десять лет по получении оных, то я буду на ваши — через 20. Сим письмом предлагаю вам или вовсе прекратить мне присылку ваших ужасных писем, или немедленно оправдаться по адресу: Петроград, Надеждинская, 52, кв. 9. Готовый к услугам — Владамир Маяковский. А с поцелуями — твой дядя Володя.
Эльза. Кто мне мил, тому я не мила — и наооборот. Уже отчаялась в возможности, что будет по-другому, но это совершенно не важно…
Маяковский. Это ерунда! Ты сейчас единственный человек, о котором думаю с любовью и нежностью. Целую тебя крепко-крепко. Приезжай скорее, прошу очень. «Уже у нервов подкашиваются ноги».
Эльза. Это было как пароль. Всю жизнь я боялась, что Володя покончит с собой. Надо было его спасать. Мне было 19, я без разрешения матери еще никогда никуда не ездила, но на этот раз я просто, без объяснений причины, сказала ей, что уезжаю в Петроград.
Маяковский. «Знаю способ старый в горе дуть винище». Давай выпьем. «Выпьем, няня, где же кружка? Кружки нет, и няни нет…» Закусить вот нечем. Знаешь, я тут установил семь «обедающих знакомств» — семизнакомая такая система. В воскресенье «ем» Чуковского. В понедельник — Евреинова. В четверг выпасаюсь на травках Репина. Для футуриста ростом в сажень — это не дело.
Эльза. Зачем ты меня вызвал?
Маяковский. Я? Тебя?
Эльза. «Уже у нервов подкашиваются ноги» — это что? Я все бросила, напугала маму… Подруга смеялась: ему просто в кинематограф пойти не с кем. Какая же я дура!
Маяковский. Мне очень плохо, Элик. Спаси меня!
Эльза. Но я не умею! И от кого можно спасти бесконечность?
Маяковский. От нуля.
Эльза. Ты сейчас сам ноль! Нет, ты — минус 1! Впрочем, это Лиля у нас сильна в математике. А я тебе не нужна. Я тебе — не нужна. И мне нечем тебе помочь. Пусти.
Маяковский. Куда ты?
Эльза. Ухожу.
Маяковский. Не смей!
Эльза. Не смей мне говорить «не смей»!.. Потом мы мирились, шли ужинать, смотрели какую-то программу… и смех, и слезы! Все же он был очень трудным и тяжелым человеком. И он уже полностью был во власти Лили.
5
Лиля. Это было нападение. Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты — буквально. Любовь его была безмерна. Осип профинансировал издание «Облака в штанах».
Маяковский. Я надпишу книгу. Как лучше? «Лиле Юрьевне Брик»… Нет, это уже было. «Лиле»… «Тебе, Лиличка»… Нет. «Тебе, Лиля».
Лиля. Чтобы было понятно последующее. С 15 года мои отношения с Осипом перешли в чисто дружеские. Мы больше никогда не были близки с ним физически, когда я связала свою судьбу с Маяковским. Так что все сплетни по поводу «любви втроем» совершенно не похожи на то, что было.
Маяковский.
Вот я богохулил. Орал, что Бога нет,
а Бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел: люби!
Бог доволен. Под небом в круче
измученный человек одичал и вымер.
Бог потирает ладони ручек.
Думает Бог: погоди, Владимир!
Это ему, ему же,
чтоб не догадался, кто ты,
выдумалось дать тебе настоящего мужа
и на рояль положить человечьи ноты.
Если вдруг подкрасться к двери спаленной,
перекрестить над вами стеганье одеялово,
знаю — запахнет шерстью паленной,
и серой издымится мясо дьявола.
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
Лиля. Только в 18 году я могла с уверенностью сказать Осе о нашей с Володей любви. Он ответил: я понимаю тебя, только давай никогда не расставаться друг с другом. Я любила Осю, любила Володю. Возможно, если бы не Ося, я бы Володю любила не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося. Он говорил, что Маяковский для него не человек, а событие. Володя во многом перестроил осино мышление, взял его с собой в свой жизненный путь. Я не знаю более верных друзей, связанных друг с другом близостью идейных интересов и литературной работы. Так и случилось, что мы прожили нашу жизнь и духовно и территориально вместе.
Маяковский.
Двенадцать квадратых аршин жилья.
Четверо в помещении —
Лиля, Ося, я
и собака Щеник.
Лиля. Собаку Щена нашли в Пушкино. Он стал членом семьи. Удивительно, что Володя и Щен были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца. Я стала звать Маяковского Щеном. А еще Щеником, Щеняткой, Щеночком.
Маяковский. А я Лилю — Кошечка, Лиса, Кисик, Кисит. А Осю — Кис, Кислит, Кэс.
Лиля. Были разные дни и разные годы. Была война, революция, снова война, мир. Были футуристы, лефовцы, рапповцы и прочая литературная дребедень. Неизменным оствалось одно: был он, была я, был Ося. И была наша любовь.
Весной 18 года мы с Володей снялись в кино. Сценарий Маяковского, фильм назывался «Закованная фильмой».
Маяковский. Это была история художника, который ждет настоящей любви. Он видит сердца женщин: в одном — деньги, в другом — наряды, в третьем — кастрюльки… Однажды он увидел фильм под названием «Сердце экрана» и влюбился в балерину из этого фильма (балерина — Лиличка) и она сходит к нему в зал. Но она скучает без экрана, и после разных приключений звезды кино — Чаплин, Мэри Пикфорд, Аста Нильсен — завлекают ее из реального мира снова на кинопленку. Потом он видит киноплакат и в уголке художник с трудом различает название фантастической киностраны, где живет та, которую он потерял, — «Любландия». Он бросается на поиски,
Лиля. Поиски должны были сниматься во второй серии, но она не состоялась. Да и первая часть вскоре сгорела, остались лишь фотографии и плакат, где я, тоскующая, опутана пленкой. Да еще название страны — «Любландия»… В жизни же мы уходили в разные города, страны и письма, в которых искали себя и нашу «Любландию».
