Дитер Хэгерманн - Карл Великий
Территориальное увеличение империи франков, обретение второй-королевской короны, «включение саксов», заключавшееся в расширении территорий в бассейне Эльбы и на ее другом берегу, учреждение маркграфств как административных округов в юго-восточных и южных пограничных зонах, благоразумная политика альянсов, втянувшая в свою орбиту даже далекие Багдад и Иерусалим, — все это определило особое место Карла среди правителей средневековья, чем мог похвастать впоследствии только Фридрих II Гогенштауфен.
Относительно внутриполитических достижений Карла, которые, на наш взгляд, являлись составной частью внешней политики, оценка потомков резко отличается. Даже Эйнхард не мог вывести образец для подражания из своего античного оригинала. Поэтому он указывает на «украшение (приукрашивание) империи», о чем Карл заботился подобно римским цезарям. В качестве доказательства упоминаются значительные произведения зодчества — церковь Богоматери в Ахене, деревянный мост через Рейн близ Майнца и пфальцы Ингельгейм-на-Рейне и Нимвеген, а также строительство и расширение флота на побережьях Галлии, Германии и на Средиземном море.
Если описание жития Карла в области внутренней политики остается сдержанным и схематичным, то это определяется главным образом тем, что еще сырые, случайные и импровизационные аспекты «системы помощи», которые в значительной степени определяли политический быт при Карле, Эйнхард едва ли мог представить в виде принципов внутриполитического правления. В сравнении с этим структуры военного и «властного» государства римского происхождения представляются явно предпочтительнее. Цезарь располагал войском и чиновничьим аппаратом, отлаженной системой провинциального управления и, сбора государственных доходов, позволявшей делать долгосрочные распоряжения. К тому же существовал Рим как всемирный центр.
Карл, а в еще большей степени его преемники, при осуществлении своих и без того ограниченных властных полномочий всегда принципиально зависел от крупных аристократических кланов, связывавших свою власть и влияние лишь частично, если вообще правомерно об этом говорить, с арендой и дарованиями из королевских рук, с должностями, к примеру, графа или судьи, которые в основном использовали в корыстных целях и весьма редко руководствовались высшими интересами. Церковь, в лице епископов и аббатов, также принадлежавших к этому слою почти автономных носителей правления, разрывалась между духовным и королевским служением. Дополнительные структуры управления, возникшие в результате учреждения «промежуточной власти» в лице сыновей Карла — Людовика и Пипина в Аквитании и Италии, с опозданием получили свое дополнение в виде создания церковных митрополий в 21 или 22 сivitates империи под духовным началом архиепископов и почти одновременно в виде назначения королевских эмиссаров. И все же предпринятые меры не гарантировали исполнения властных предписаний сверху донизу. Должностные лица этих missatica в центральных регионах империи оказывались теми же самыми митрополитами и графами соответствующей епархии, которые прежде всего были призваны помогать в устранении пробелов в судопроизводстве, а также оказывать содействие бедным в их многообразных нуждах. Свидетельством такой политики, ориентированной на рах и соncordia[116], являются прежде всего соборы 813 года, представлявшие попытку короны обсудить назревшие проблемы и устранить вопиющие недостатки.
Такая манера правления, создававшая для короля и императора своеобразный защитный барьер, который, правда, избавлял монарха от вовлеченности в пустые региональные хлопоты и споры и делал его вмешательство необходимым только в случае неудачи в поиске решений на среднем уровне, однако, не являлась благоприятным фоном для выводов об успешности внутренней политики Карла. Соответственно монарх ограничивался внесением корректив в вопросы права, ведения хозяйства и религиозно-нравственных стандартов.
По прошествии не менее десятилетия после кончины своего кумира и после приобретения мучительного опыта в период правления Людовика, сына Карла и его преемника на троне, Эйнхард, видимо, не считал нужным анализировать элементы внутриполитической программы реформ первого императора, суть которой проявлялась в девизе «Сhristiana religio»[117], начертанном на имперских монетах, а также представлять потомкам взгляд Карла на общество как преимущественно религиозно мотивированный, что характерно именно для более поздних по времени капитуляриев и уже упомянутых выше соборных решений. Не царь Давид и не царь Соломон главные для Эйнхарда, взирая на которых он определяет мерило для оценки деяний Карла, а античные цезари. В противоположность богато возделанному полю внешней политики историк, пытающийся вникнуть в сферу внутренней политики, вынужден составлять из мозаичных камушков более или менее случайно дошедших по преданию источников очертание институтов и структур, которые за рамками простого ведения войны и набегов позволяют составить представление о государственных делах и монаршем правлении в условиях полуархаичного общества.
ДВОР И «АКАДЕМИЯ»
Семья в узком смысле слова во главе с седовласым патриархом Карлом в качестве отца и деда является естественным центром двора. Двор — это прежде всего передвижной центр власти, хотя после 796 года он во все возрастающей степени становится локальным ядром, превращающимся в резиденцию, особенно на долгие зимние месяцы.
Ахен располагался посреди богатого королевского землевладения, с термами, огромной виллой, с прилегающими к ней строениями, среди которых вскоре вознеслись ввысь кафедральный собор, соборный храм и приходская церковь Святого Мартина; здесь же имелись великолепные возможности для охоты. Весь этот комплекс, видимо, стал адекватной заменой пфальца, разрушенного в результате пожара в рейнском Вормсе. Раскопки и нынешнее состояние строений не могут ввести в заблуждение относительно того, что их габариты, несмотря на своеобразие кафедрального собора, не идут в сравнение с протяженностью и оформлением античных или византийских имперских дворцов. Ахенский Палатиум, воплощенный в современной позднеготи-ческой ратуше, не допускал наличия византийского придворного штата. Все было спланировано таким образом, что из окна в верхнем этаже дворца Карл мог обозревать дома духовенства, должностных лиц и придворных, включая пристанище Эйнхарда.
Ахен не был ни Римом, ни Константинополем, хотя Карлу удалось собрать при своем дворе, правда временно, лучшие умы. Обычно они некоторое время спустя покидали двор, однако поддерживали постоянный контакт с монархом, обмениваясь с ним посланиями и письмами. Алкуин, аббат Турский и Теодульф Орлеанский продолжали подвизаться в качестве советников и экспертов Карла по богословским, морально-этическим или астрономическим вопросам. Следует отметить, что объявленная недавно принадлежность ученых из разных регионов к некой когорте, якобы основавшей придворную или придворцовую школу в Ахене, является не больше и не меньше как писательским вымыслом. Якобы наиболее известные люди этого круга — Павлин Аквилейский, Алкуин, Теодульф Орлеанский и Ангильрам из Сен-Рикье, не говоря уже о Петре Пизанском или о Павле Диаконе, никогда не принадлежали к этому так называемому ахейскому кружку. Дело в том, что они частично еще задолго до осуществления строительных проектов в Ахене вернулись в свои родные края, где получили новые назначения и занялись новым делом.
