Николай Костин - За номером 600
По штурмовику хлестанула еще одна пулеметная очередь. Мимо! Однако Носов даже не испытал облегчения, не повернул головы в сторону атаковавшего "мессершмитта", который кружил где-то буквально рядом. Развязка могла наступить в любую минуту. Из строя вышли почти все приборы. К горлу подступала тошнота. Он боялся потерять сознание.
"Мессершмитт" стрелял с дальних дистанций. Но и это Носова уже не радовало. В кабине становилось нечем дышать. Мотор тянул на пределе. И все же Носов не сдавался. Продолжал хвататься за соломинку. Надежда умирает последней.
До переднего края оставались считанные минуты полета. Однако Носова покидали уже последние силы. Временами он терял из виду "мессершмитта". Решился на последнее: пошел на вынужденную посадку. Будь что будет. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
...Носов очнулся, когда в кабине стало совсем холодно. Голова гудела словно чугунная. Горело лицо. Перчатка на правой руке пропиталась кровью. Сдернул с руки перчатку. Заскрежетал зубами.
Трудно ворочал шеей. Очевидно, ее задело осколком или пулей. Саднило плечо. Не чувствовал левой ноги. Будто ее не было. Пощупал рукой - на месте. В глазах двоилась приборная доска. Ломило левое бедро. Хотелось спать. От подступающего сна дурела голова.
"Живой, - прошептал летчик и не узнал своего голоса. Долго и напряженно всматривался через разбитое стекло плексигласа в окружающую местность. - Ни своих, ни чужих... Где же я плюхнулся? - спрашивал сам себя Носов. - Надо выбираться из кабины. И как можно быстрее. "Рама" обязательно прилетит, чтобы зафиксировать "победу" фашистского аса".
Носов с трудом открыл фонарь. Выбрался из кабины. Отполз в кусты. Полежал. Отдохнул. Осмотрелся. Стал ждать прилета "рамы". В том, что она прилетит, не сомневался. Конечно, при условии, что "мессершмитт" точно сообщит ей координаты "сбитого" штурмовика.
Носов как в воду глядел. "Рама" прилетела. Сначала он услышал комариный зуд ее мотора, а потом все увеличивающийся в размерах четырехугольник. "Рама" кружила над лежавшим в снегу штурмовиком. Фотографировала его. Потом снизилась, выпустила по самолету несколько пулеметных очередей и улетела.
Строчки пуль прочертили плоскости и кабину штурмовика. Глядя на это, Носов думал, что было бы с ним, не выберись он из кабины. Не укройся в кустах? В живых остался чудом... Враг улетел, уверенный в его гибели. А он все-таки жив. Жаль, что до наступления темноты не сможет двигаться. Черный комбинезон... Белая скатерть снега. Заметят фрицы - добьют. Вдруг где-нибудь затаился снайпер? Поползешь - увидит, и поминай, как звали...
До наступления сумерек Носов решил с места не трогаться. Появилось время спокойно, во всех деталях проанализировать случившееся. Определиться на местности. Наметить ближайший путь к переднему краю.
Наверное, Носов никогда не имел столько свободного времени, как теперь. Он как бы прокручивал в голове повторный фильм. И в этом фильме не было ничего такого, чего бы он мог стыдиться. Подхваченный какой-то жаркой волной, он увидел родную Перерву - колыбель своего детства. Деревянный домик, в котором он жил с родителями. Домик стоял на самом высоком месте, возле старинной монастырской стены.
Подмосковная деревушка Перерва... Носов прирос к ней душой. Считал ее лучшим уголком на свете. С ней были связаны первые шаги по земле. Первые сказки. Первые песни. Первые цветы. И вдруг Носову почудился голос матери: "Вставай, сынок. В школу пора собираться". И лицо у Пелагеи Яковлевны такое доброе и усталое.
Носов тряхнул головой. Оглянулся. Обмыл снегом лицо. Перевязал раненую руку. Ногу и плечо тревожить не стал. Мороз все же был крепкий. Кровь, сочившаяся из ран, остановилась. Иначе он потерял бы способность двигаться. Замерз бы в каком-нибудь километре от переднего края.
Носова обступили впечатления минувшего полета. События точно плясали в его голове, и ни на одном из них он не мог сосредоточиться. В конце концов, эта сумятица впечатлений вылилась в острое ощущение невероятности всего того, что с ним случилось.
Когда фашисты сбили Георгия Балабанова, он еще не осознавал, что и его ждет такая же участь. Полагался на броню своего штурмовика, на его огневую мощь и маневренность. На скрытые резервы сопротивляемости. Преследуемый "мессершмиттами", верил в какое-то чудо спасения. И это чудо свершилось. Когда вражеские пули пробили фонарь кабины и ударили в приборную доску, он испытывать далее судьбу не стал. Задыхаясь от бензиновых паров и почти теряя сознание, пилотировал штурмовик машинально. Вел его на посадку. Приземлился с убранными шасси. Избежал предназначенных ему пулеметных очередей "рамы". И хотя все еще не очень ясно представлял себе путь к своим, твердо знал, что обязательно до них доберется. Иначе - нельзя. Иначе - крышка.
Носов лежал на снегу в кустах орешника. И ему казалось, что он находится там целую вечность. Как ни были теплы меховые унты и комбинезон, он начинал мерзнуть. К вечеру мороз стал усиливаться. Это ничего хорошего летчику не сулило.
Вдруг Носову почудилось, что на кусте орешника выросло румяное яблоко. Ветер его раскачивал и не мог сорвать.
Яблоко на кусте орешника зимой? Это - чудо!
Носов протер глаза и улыбнулся: снегирь!
Снегирь был крупным. Он будто понимал, что им любуются. Выпячивал красную грудь, нахально поворачивался к летчику пепельной спинкой и нетерпеливо подергивал черным хвостиком. Любуйся, мол, летчик! Вот какой я бравый и красивый! Гордый и шустрый! Мне и мороз не страшен! И снег нипочем! И косил озорными глазами в сторону человека.
В сотне метров от того места, где лежал Носов, темнел лес. Носов молчал, прислушиваясь к лесу. Стояла та особая предвечерняя зимняя тишина, которая была полна загадочных звуков и в то же время оставалась тишиной. У летчика невольно слипались веки. Сквозь наплывающую сонливость ему слышались чьи-то голоса и смех. Стоило открыть глаза, и людские голоса оказывались не чем иным, как прозрачным голосом леса, который пробуждал в сознании смутные образы фронтовых друзей и товарищей...
Носов стряхнул с себя оцепенение и хотел было приподняться, как где-то сбоку затрещали кусты. Носов схватился левой рукой за пистолет... И улыбнулся. "Косоглазый черт, - облегченно вздохнул он, - и тебя мороз доконал". Заяц был рослым, шерсть его сливалась с белизной снега. Увидев человека, он почему-то не струсил. Не ударился в бега. Но заяц есть заяц. Потоптался, попрыгал вокруг куста и махнул через него в поле. Носов проводил его тоскливым взглядом. И обрадовался только тому, что косой помчался не в немецкую, а в русскую сторону. "Вот бы и мне так, - подумал летчик. Вскочить, перемахнуть через кусты, через речку и - к своим..." Повернулся на спину. От резкой боли в бедре захватило дух. Едва пришел в себя. И тут же увидел пролетавших над ним пять или шесть ворон. "Где-то близко жилье", отметил про себя. На сердце сразу потеплело. Настроение улучшилось.
