Николай Костин - За номером 600
В письме свердловчанам летчики-фронтовики сообщали, что молодой коммунист Александр Носов не знает страха, сражается с немецко-фашистскими оккупантами до последнего патрона, пока в баках машины остается хоть капля горючего.
Как-то раз друзья спросили Носова: испытывает ли он страх во время воздушного боя с немецкими истребителями или при штурмовке вражеского аэродрома?
- Страшно бывает тогда, когда думаешь о смерти, а не о выполнении боевого задания, - ответил Носов. - В бою надо думать не о своей смерти, а о победе над врагом. Какой тут страх, когда в нашем, советском небе летают фашисты, которых надо уничтожать. - И, немного подумав, добавил: - Страх овладевает человеком тогда, когда он перед лицом врага оказывается беспомощным, беззащитным, когда ему нечем отразить удар. Но если ты силен духом, предан Родине, веришь в силу своего оружия, если рядом с тобой, крыло к крылу, летают верные товарищи, никакого страха не должно быть.
В бою, как правило, лейтенант Носов навязывал гитлеровцам свою тактику боя. Умел быть собранным в самые критические моменты. Почти каждая сброшенная им бомба, выпущенный реактивный снаряд и пушечно-пулеметная очередь достигали цели. И все же чего не бывает на войне? Однажды он сплоховал. Недооценил противника. Не сманеврировал. И тут же был наказан. Вражеский снаряд перебил маслопровод.
В дневнике у Носова об этом случае записано так: "При налете на механизированную колонну 2 февраля 1942 года уничтожил 2 автомашины, 4 тягача и 15 повозок. Прямым попаданием зенитного снаряда повредило маслосистему. Чудом дотянул до аэродрома. Вытащили из кабины полуживого..."
Герой Советского Союза гвардии подполковник в отставке А. А. Носов: Четверкой "илов" атаковали механизированную колонну фашистов. Точно вышли на дорогу. Увидели обоз. Начали его бомбить. И вдруг при выходе из очередной атаки я почувствовал, что начала кружиться голова. Потемнело на какое-то мгновение в глазах. Запах бензина и масла проникал в кабину и буквально одурманивал меня. Я не знал, что вражеский снаряд попал в задний люк и пробил петрофлекс. Но мотор не горел, работал. Только из-под приборной доски в кабину проникал тошнотворный запах. Превозмогая головокружение, стиснув зубы, я вышел из боя...
Безусловно, каждый боевой вылет на фронте был связан со смертельным риском, один - в большей степени, другой - в меньшей. Из критических ситуаций Носов выходил с честью. Ощущение опасности всегда держало его в готовности к немедленному действию. От паров масла и бензина, проникавших в кабину, он почти задыхался. Боялся одного - потерять сознание. Если выпрыгнуть с парашютом, останешься, как говорили в полку, "безлошадным". И Носов, напрягая последние силы, делал все возможное и невозможное, чтобы дотянуть до аэродрома, спасти боевую машину.
В авиации существуют три порога высоты безопасности полета. Носов выбрал минимальную, до которой можно было бороться за жизнь самолета, а заодно и за свою жизнь. Глаза застилало слезой. Дыхание перехватывало. Но он держался. Не падал и его самолет. И все же летчик даже в таком состоянии ощущал, как "ил" временами проседал, с трудом повиновался управлению. И когда казалось, что все кончено, он увидел летное поле родного аэродрома...
Только снижаясь, можно посадить самолет. И Носов начал планировать. И это последнее, что осталось в его памяти. Как самолет приземлился? Как он остановился? Как развернулся вправо? Как механик Петр Максимец открыл фонарь? Как вытащил его из кабины? Как нес его на руках, полуживого, потерявшего сознание? Этого Носов уже не помнил...
Про лейтенанта Носова говорили в полку, что он сроднился с машиной. И это были не просто слова. Случилось так, что на его самолете на выполнение боевого задания полетел другой летчик. Полетел и не вернулся. Носов остался без машины. Вернувшись из санчасти, он тяжело переживал свой вынужденный отдых. Чувствовал себя неприкаянным. Не мог ни на каком деле сосредоточиться. Даже упрекал механика: зачем торопился, вводил машину в строй без него? Тянуть надо было. Не спешить до его выписки из санчасти... По нескольку раз в день подходил к батальонному комиссару Калугину и растерянно спрашивал: - Что же я теперь делать буду?
Машину Носову дали. Как он возликовал! Ходил вокруг нее, проверял каждую заклепку на фюзеляже. Помогал Петру Максимцу смазать и отрегулировать буквально каждую деталь, каждый прибор и механизм. Быстрее превратить машину в боевую единицу. В надежного друга в бою. Работал и разговаривал с самолетом, как с одушевленным существом.
Вылеты на прикрытие наземных войск, разведку, штурмовка вражеских аэродромов, свободная охота за подвижными целями противника на земле, бомбежка железнодорожных эшелонов... За каждым из этих действий - огненные очереди авиационных пушек и пулеметов. Грохот разрывов зенитных снарядов. Сложное маневрирование над целью. Считанные секунды для упреждения ударов противника. Предостережение ведомых от опрометчивых решений. И горечь при виде сраженного врагом товарища. Здесь важно не дрогнуть. Не дать захлестнуть себя чувству отчаяния. Собраться, превозмочь себя и ответить на удар тройным ударом. Будто бы и не видел последнего автографа погибшего друга - дымного шлейфа, опоясавшего полнеба.
Командир авиационного звена лейтенант Александр Носов знания и навыки, приобретенные в воздушных схватках с врагом, старался передать подчиненным. Учил их боевому мастерству. Добивался того, чтобы каждый летчик его звена превосходил фашистов искусством пилотирования, стрелковой и штурманской подготовкой. Он регулярно разбирал и анализировал недостатки подчиненных, допущенные в том или ином бою с противником.
Носов заметил, что летчик Тихонов чрезмерно увлекался преследованием железнодорожных эшелонов. Предупреждал его, чтобы он не отрывался от группы. А уж если оторвался, давал бы о себе знать. Но Тихонов не отвечал и на вызовы Носова. Дважды все обошлось благополучно. В третий могло и не обойтись. Желание уничтожить фашистов понятно, но его надо осуществлять, не нарушая дисциплины полета.
После боя Носов задумался. Как же так? В кабине есть радио, а многие им не пользуются? В бою, когда трудно уследить друг за другом, только радио может выручить. А на него не обращают внимания. Будто его и нет. Зачем же тогда его установили на самолетах? Не для украшения же кабины?
Носов добился того, что все летчики его звена отлично научились применять радио в бою. Скольким это спасло жизнь!
Ординарный, казалось бы, случай. Но в нем еще раз проявился творческий характер Носова. Он умел заглянуть в завтрашний день. Использовать для дела все, что находилось в круге его командирского внимания. Новичков Носов охотно брал под свою опеку. Познакомившись, говорил:
