Жан-Клод Лами - Франсуаза Саган
Молодая романистка очень мило приняла журналистов, приехавших к ней в Оссегор, и совсем не пыталась их шокировать. В «Эль»[133], в статье Колетты Гиманс, которая отправится вместе с Франсуазой год спустя во Флориду, сдержанно сообщается: «Юная знаменитость проводит каникулы с семьей». Выражения «Пари-Матч»[134] более яркие: «Франсуаза Саган, маленькая, совершенно обыкновенная девочка, зарабатывает миллионы и боится темноты». Мишель Деон, анонимный автор этого очерка, раскрывает ее легендарный образ, рассказывая о том, как она ездит на машине, как проводит солнечные дни, во что играет, как веселится:
«Если она не за рулем автомобиля, — значит, гуляет, засунув руки в карманы джинсов, или загорает на пляже. Вечером встречается с друзьями, катает шары — ей часто везет — и постоянно допоздна танцует в баскском баре. Слушает музыку. Моцарт и Равель — ее самые любимые композиторы. Говорят, что “Здравствуй, грусть!” свидетельствует об испорченности, о циничности автора. А эта испорченная девушка боится ночной темноты и малейшего шороха. Бои быков, которые она впервые увидела в прошлом году, вызвали у нее отвращение. Правда, теперь она страстно за ними следит».
Во время долгого и непоследовательного разговора Франсуаза Саган во многом доверилась своему собеседнику, чуткому, как и она сама, ценителю литературы. Мишель Деон чувствовал, что ему близка эта восемнадцатилетняя девушка, одаренная, наделенная блестящим умом, еще и потому, что несколькими годами раньше встретил на баскском берегу героиню своего первого романа «Я не хочу ее забыть»[135]. Образ Оливии витал над ними неотступным воспоминанием, к которому примешивались тени влюбленных, отблески потерянной любви, возродившейся в литературном произведении. Франсуаза Саган рассмеялась, когда Мишель Деон сказал ей, что ее книгу многие считают написанной опытным автором. «Обожаю писать, — говорит она, — мне никогда не приходила в голову мысль прибегать к чьей-то помощи». Она, кстати, начала второй роман, что нисколько не удивило элегантного Мишеля, приехавшего на спортивной машине.
Он убежден, что не ошибся — ее голос принадлежит только ей, и никто из многочисленных подражателей не сможет воспроизвести его подлинное звучание. Ее следующая книга, которая, возможно, будет названа «Solitude aux hanches etroites» по строке из Элюара — история встречи. Двадцатилетняя девушка из провинции знакомится в Париже с сорокалетним женатым мужчиной, который учит ее жизни, причем настолько успешно, что она понимает, что ей необходимо его покинуть.
Роман, названный в итоге «Смутная улыбка» и посвященный Флоранс Мальро, начинается фразой из Роже Вайяна[136]: «Любовь это то, что происходит между двумя людьми, которые любят друг друга». Это чувство — помеха веселью и способ избавиться от одиночества в повседневной жизни. В этом драма человечества: будни, череда обыденных событий, в которых люди редко отдают себе отчет. Им нужно любовное потрясение, которое может разрушить рутину, заставить их поверить в свое собственное существование. Элюар, Аполлинер[137], Расин, говорящие о любви возвышенно, являются для Франсуазы образцами настоящего, природного таланта.
Писать по вдохновению — высшее счастье, но поэзия не терпит и тени неловкости. «Я написала столько не самых лучших стихов! А “не самое лучшее” в поэзии — это безнадежно», — говорит Франсуаза Саган. Одно свое стихотворение она прочла Мишелю Деону в Оссегоре. Вот оно:
Беззвучно сердце.
Так безмолвием владеет
Без скипетра стареющий король.
Простите ль вы ему,
Возможно ль обрести прощенье?
Или несчастная душа,
Сдержав со строгостью сомненья,
Искать пойдет, как бедный ослик[138],
Средь камней, лугов и на губах
Своей усталости горчаще-нежную полынь?
Здравствуй, успех!
Что нужно, чтобы книга издавалась астрономическими тиражами? «Здравствуй, грусть!» обладает прелестью шедевра, к тому же лишенного всякой претенциозности и появившегося в нужное время. Гений Франсуазы Саган в том, что она сумела преподнести публике то, что она хотела, в тот момент, когда она этого хотела. В 1954 году этот небольшой роман, который молодые люди читали тайком от родителей, взбудоражил всю послевоенную литературу. Он был написан без прикрас. Его автор инстинктивно, с нескромной мудростью юности почувствовала, что нужно всего лишь рассказать о смятении семнадцатилетней девушки и ее коварстве, одновременно невинном и порочном. В аннотации на обложке говорилось, что «этот роман, поэтический и чарующий, — свидетельство исключительного таланта».
Состоятельная семья, две степени бакалавра, год пропедевтики в Сорбонне (провал в июне), Премия критиков — визитная карточка, которая бы ничем не выделялась, если бы не нужно было прибавить: «Не воспринимает себя Франсуазой Саган». Ни успех, ни деньги, ни, тем более, возникшая суматоха не изменили ее отношения к самой себе, своей семье и друзьям. Одаренная своего рода божественной интуицией, она мечтала от имени всего поколения, лишенного свободы и находившего определенную компенсацию в чтении ее романа с гедонистской моралью. «Есть недоразумение Саган, — пишет Шарль Бланшар[139]. — Оно происходит от того, что она собой представляла до многообещающего успеха. Если “Здравствуй, грусть!”, как любой другой роман-дебют, вышла бы в трех тысячах экземпляров, это можно было бы назвать обещанием. О сотне тысяч так уже не скажешь. В первую очередь, если бы не проницательность критиков, потерпел бы поражение словарный состав. Читателей не волновали проблемы определений и грамматики, они смотрели в суть».
Несколько дней спустя после выхода «Здравствуй, грусть!» служба продаж Жюйара бьет тревогу: мы помним, что Роланд Прета с некоторым опасением распорядился о печати еще трех тысяч экземпляров. Но тираж нужно быстро увеличивать. К роману проявляют интерес литературные агенты из-за границы. Первым предложил контракт издатель Джон Муррей (издательский дом, основанный в XVIII веке), в каталоге которого присутствовали громкие имена классиков: Байрон[140], Теннисон[141], Теккерей[142]. В Италии 20 тысяч экземпляров французского издания были проданы еще до того, как появился перевод у Бомпьяни, второго издателя, проявившего интерес к роману.
Анне Рив, занимавшейся продажей прав на издания, роман «Здравствуй, грусть!» принес много хлопот, им интересовались все: «Роман был переведен на четырнадцать языков. Это был рекорд для издательства, особенно за такие сроки. Как руководитель службы, я торжествовала, но лично меня это вовсе не забавляло, это было слишком просто». Первый тираж в 10 тысяч экземпляров вышел в Соединенных Штатах, в нью-йоркском издательском доме «Дютгон», 25 февраля 1955 года, а полтора месяца спустя «enfant terrible французской словесности», как писала американская критика, не приехала на презентацию книги, которая разошлась миллионом экземпляров.
