Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого
В огне броду нет.
Мама рассказала:
«Однажды я проснулась среди ночи, Артем сидел за столом, заваленном рукописями. Окликнула его, он обернулся, и я увидела, что он плачет.
— Артем! Что случилось?!
— Послушай, — сказал он.
И прочел последнюю страницу „Дикого сердца“».
Критика отмечала возросшее за год мастерство Артема Веселого.
Александр Гербстман писал:
«Уже почти нет типографских ухищрений, слова говорят сами за себя, сравнительно с „Реками огненными“ мало „зауми“ — новых словообразований, имеющих не логический, а лишь звуковой смысл, но речь нервна, содержание — сжато, насыщенно […]
Артем Веселый насквозь пронизывает свою прозу образами — сочными, выразительными: „парус был налит пылающим ветром“, „трепалась портянка задорным собачьим ухом“, „вилась Фенька в мужиках, как огонь в стружках…“» 2
Большую часть статьи «Артем Веселый» критик И. Крути посвящает анализу рассказа «Дикое сердце».
«Артем Веселый не знает статики событий. Он весь в движении, в порыве, в горении, в сотне переплетающихся дел, в тысяче забот. Он слышит ход революции и чувствует ее бурный темп […]
Если в „Реках огненных“ и „Вольнице“ Артем Веселый фиксирует кипение революции, ее разгул, то в „Диком сердце“ им делается первая попытка показать ее организованность, захватить в поле своего творчества уголок жизни тех масс, которые революцию делали и которые выдвинули из своей среды незаметных, но подлинных героев […]
Артем Веселый не был бы художником, если бы он не увидел и не отметил те отрицательные явления, которые должны породить лишения, голод и холод среди разношерстной повстанческой массы. Но он еще художник-революционер и потому знает, что недовольство комиссаршей, требование спирта и прочее — все это — второе, маловажное, преходящее, что в часы боя уйдет на задний план мелкое и случайное, что умеющие так страдать, так чувствовать и так любить, сумеют побеждать.
„Слышим — опять каратель идет, надо в лес подаваться. И увяжись за мной Марька. Никак не хотит дома оставаться. И упрашивал ее. И умаливал.
— Не останусь, да не останусь.
У нас меж собою уговор был — чтоб бабой в отряде и не пахло. Чево тут делать? С версту от станицы умотали…
— Вернись, скаженная!
— Смертынька моя… Убей, не вернусь.
Заморозил я сердце. Сдернул карабин с плеча.
Трах… И ускакал товарищей догонять“.
Вот кого увидел среди партизан Веселый, и хотя эта исключительная фигура в самом повествовании не играет руководящей роли, она и все те, о которых Веселый только упоминает вскользь, именно они являются истинными героями» 3.
Отклик на «Дикое сердце» появился в парижском журнале:
«Артем Веселый внес в русскую литературу очень своеобразный прием, — писал рецензент. — Он отказался от изображения личностей, от психологических переживаний героев, даже от сюжета с его завязкой и развязкой, порвал с традицией прошлого большого искусства, остался с одним голым „коллективом“, с толпой революционных солдат, матросов, партизан — и сумел в этой пустыне создать несколько значительных вещей. Но, с течением времени, в самом процессе творчества Артем Веселый почувствовал опасности повторений (ибо толпа чаще всего однообразна в своих проявлениях и разнообразны только индивидуальности) и обратился к поискам героя. Пока же — в этих поисках — он облюбовал себе одного героя, которого стал воплощать во многих лицах, разнообразя их небольшими индивидуальными чертами. Это человек, рожденный и воспитанный революцией, крепкий, стальной, готовый каждую минуту умереть или лишить другого жизни (будь это даже лучший друг или любимая женщина) — одним словом, это один из тех, которым посвящал свои баллады Н. Тихонов.
Гвозди б делать из этих людей, —
Не было б в мире крепче гвоздей!
„Дикое сердце“ А. Веселого очень сильный и жестокий рассказ. После И. Бабеля и Вс. Иванова нас трудно удивить чем-нибудь жестоким и беспощадным. Но „Дикое сердце“ все же поражает. Тяжелый, бесчеловечный, казалось бы, рассказ. Но чем бесчеловечнее поступки людей, тем сильнее человеческие страсти, тем выше и яснее человеческая боль […]
Рассказ написан, как всегда у Веселого (тут он соприкасается с Б. Пильняком), отрывочно, хаотично: мысли и слова не вытекают одни из других, а врываются откуда-то и идут навстречу ворвавшимся, новым. Эта разорванность стиля передает волнение и отрывистое дыхание автора.
Правда, стремление изобразить красочно шум голосов, передать звуки человеческих восклицаний, для которых нет в азбуке букв, приводит иногда А. Веселого к таким, например, фразам: „бра — зна…“ (рассказ Гришки).
Но прекрасное знание русских областных наречий, поговорок и народных песен искупает эти отдельные неудачи языка.
Очень характерно, что рассказ, начатый хаотично и смутно, постепенно, к концу — когда автору уже не до стилистических, если хотите, манерностей, — проясняется и становится совершенно ясным. „Дикое сердце“ у Веселого с сюжетом и, если все же без завязки, то, во всяком случае, с развязкой и при этом драматической (мелодраматической?).
„В огне броду нет“.
Так кончается „Дикое сердце“. Но это только один из эпизодов жизни этих жестоких, „диких сердец“. Неблагодарная (и не стоящая благодарности) вещь пересказывать содержание рассказов А. Веселого, поэтому мы ограничимся передачей одного эпизода в котором мы предоставляем говорить самому автору.
Есть в „Диком сердце“ одно место, одно лирическое отступление, в котором А. Веселый контрабандным путем вложил всю свою (и нашу) ненависть ко всякому насилию человека над человеком. Будущий свободный историк оценит смелость этих слов Веселого:
„О, тюрьма — корабль человеческого горя…“» 4
«СТРАНА РОДНАЯ»
Как-то Артем Веселый сказал: «Жизненных впечатлений у меня значительный запас, надолго хватит черпать». События 1918–1919 годов в Самарской губернии — охватившие многие ее уезды, послужили Артему Веселому материалом для повести «Страна родная». Старожилы Мелекесса узнавали в Клюквине свой городок. Некоторые герои повести имели реальных прототипов. Мария Николаевна, вдова Якова Егоровича Пискалова, бывшего председателя уездного исполкома Мелекесса, говорила нам:
«Клюквин-городок — это наш Мелекесс. Капустин списан с Пискалова, а Сапунков — это вылитый Тараканов, тот тоже раньше был приказчиком у купца. Он был парень малограмотный, но большой любитель митинговать — как уйдет на базар, то до ночи. А потом, когда Пискалову расскажут, что он там наговорил, так Яков Егорович за голову хватается.
