Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича
По своем воцарении Борис Годунов ничем не выразил неудовольствия Романовыми, которое легко могло явиться последствием толков о кандидатуре Федора Никитича и вероятных шагах этого боярина к достижению престола во время избирательного периода. Новоизбранный царь даже пожаловал в 1598–1599 годах боярский сан Александру Никитичу и окольничество его брату Михаилу Никитичу. Вдруг в конце 1600 – начале 1601 года Никитичей и их ближайших родных постигла страшная беда. Они были обвинены в попытке достичь престола «ведовством и корением» и подвергнуты тяжким наказаниям. Дело это до сих пор представляется весьма загадочным и темным и вряд ли когда-нибудь будет выяснено с желательной полнотой за недостатком данных. По рассказу Нового летописца, составленного в царствование Михаила Федоровича при патриархе Филарете и не без его влияния175, причина возникновения преследования Никитичей и их родни и ход следствия и суда над ними представляются в таком виде. Царь Борис, приказавший некогда умертвить царевича Дмитрия, чтобы тем извести царский корень, по смерти царя Федора замыслил «царское последнее сродствие известь: братия бо царя Феодора Ивановича Федор Никитич з братьею, а сродствие бысть ближнее царица Анастасия Романовна да Микита Романович от единаго отца и матери; от царицы Настасии Романовны царь Феодор Иванович, от Никиты Романовича Феодор Никитич з братьею». Чтобы достигнуть своей цели, Годунов «многих научаше людей их на них доводити». «По тем доводам» у Романовых брали многих верных их людей «и пыташе их разными пытками». «Они же отнюдь на государей своих ничево не говоряху, терпяху за них в правде, что не ведая за государи своими ничево». Наконец, нашелся предатель. Это был «окаянный» Второй Бартенев, казначей Александра Никитича176. Он явился к Семену Годунову и возвести ему: «Что царь повелит зделать над государи моими, то и сотворю». О Бартеневе было доложено царю, и тот «ему повеле сказати многое свое жалование». «Семен же, умысля со Вторым и наклаша всяково корения в мешки», которые Бартенев подложил в казну своего боярина. Затем этот предатель «прииде доводить на государя своего и про то корение извести». По доносу Бартенева произвели в доме Александра Никитича обыск, «те мешки взяша, иново ничего не искаху: ведаху, бо что у них в дому ничего неправеднаго нет».
За обыском последовал допрос Федора Никитича «з братьею». «Они же приидоша яко агнецы непорочны к заколению», возлагая упование на Бога и ничего не боясь, так как «не ведаху в себе никакие вины и неправды. Бояре же многие на них, аки зверие пыхаху и кричаху», чем лишали Никитичей возможности «отвещевати от такова многонароднаго шуму». Тогда последовали арест заподозренных и пытка как их, так и людей их, «раб и рабынь». От последних всеми мерами добивались, «чтобы они что на государей своих молвили». Однако те были тверды и «помираху многия на пытках, государей своих не оклеветаху». Наконец, царь Борис решил участь Романовых и их близких. Федор Никитич, его жена и теща были сосланы в разные отдаленные места и пострижены, остальных послали в дальнюю и суровую ссылку. О бедствиях заточенных бояр Романовых и смерти некоторых из них, насильственной и последовавшей якобы по приказу Бориса, речь пойдет ниже. Теперь же отметим, что Новый летописец рассказывает, будто «окаяннии люди доводтчики все перепропаша: друг друга изрезаша, а иные по дорогам побиени быша; все окаяннии без покаяния помроша за свое окаянство и неправедные дела и не за повинную кровь»177.
Таково повествование Нового летописца. В нем мы находим наряду с определенной тенденцией выставить Бориса с самой черной стороны, а Никитичей в роли не только невинных, но и сознательно погубленных своим злым врагом жертв, ряд умолчаний об очень существенных сторонах дела и некоторое самопротиворечие. Так и не выяснено, какую роль придали Годуновы «всякому коренью», почему пострадали все Никитичи и их родня, если «коренье» найдено было только у одного Александра, почему, наконец, особая кара постигла именно Федора Никитича с женой и тещей, тем более что, за исключением Бартенева, не было в данный момент предателей из многочисленных рабов и рабынь этого боярского рода. Некоторое противоречие, хотя и заглаженное, усматриваем мы в следующих словах летописца: Романовы шли на допрос смело, зная свою невиновность, и ничего не могли сказать в свое оправдание из-за шума допрашивавших бояр. Думаем, что Федор Никитич, человек отнюдь не робкий, не испугался бы шума и не растерялся бы от него до такой степени, а совершенно заглушить его показания криками и не дать ему и его братьям никакой возможности объясниться тоже было бы очень трудно.
Поэтому рассказ Нового летописца надлежит принять с большими оговорками и дополнениями. Так, его тенденция показать, что Борис умышленно искал случая погубить «царское последнее сродствие», не оправдывается при поверке. Годунову ничего не стоило бы, раз он приказал умертвить некоторых из Романовых, предать смерти и остальных. Однако он этого не сделал, а, напротив, вернул впоследствии из ссылки Ивана Никитича и облегчил участь многих из оставшихся в живых его родственников. Также сомнительно и показание Нового летописца о том, что и до обыска у Александра Никитича Годунов поощрял доводы на Романовых со стороны их холопов и приказывал подвергать пытке верных Никитичам людей. Казалось бы, что тогда устраивать комедию с подбрасыванием «кореньев» не было бы особой нужды. Кроме того, сам Федор Никитич рассказывал нечто иное об этом же обстоятельстве. Он говорил приставленному к нему Богдану Воейкову: «Бояре де нам великие недруги, искали де голов наших, а иные де научали на нас говорить людей наших, а я де сам видел то не одиножды». Сопоставляя эти слова со словами Василия Никитича: «…погибли деи мы напрасно к государю в наносе от своей братьи бояр, а они деи на нас наносили не узнав, сами деи они помрут прежде нас», можно прийти к заключению, что не от Бориса исходила инициатива в деле ссылки Никитичей. По крайней мере, они сами этого не думали при Годунове. Иначе они не стали бы пытаться такими речами смягчить царя, который явно стремился к их гибели. Если же Никитичи говорили так без всякого предвзятого намерения, то тем более искренности нужно искать в их речах, тем менее поводов доверять разбираемому нами известию Нового летописца.
Итак, единственный сравнительно подробный и современный рассказ о деле Романовых и их близких полон недомолвок и нелепостей. Других же подобных повествований и вовсе не сохранилось. Придется поэтому прибегнуть к гаданиям и сопоставлениям намеков и отдельных указаний, которые рассеяны кое-где в сказаниях и документах той поры. Подобная работа произведена была уже профессором Платоновым. Поэтому нам прежде всего предстоит обратиться к его выводам, как всегда, и интересным, и поучительным, и, познакомившись с ними, убедиться, в какой мере они представляются нам приемлемыми.
