Владимир Лесин - Генерал Ермолов
Выбор этой позиции Беннигсен мотивировал стремлением «обеспечить сообщение с рекою Прегель и иметь возможность защитить и прикрыть, насколько возможно, Кенигсберг»{139}. Иначе говоря, почти за три месяца до неизбежного сражения главнокомандующий больше думал о путях отступления, чем о развитии успеха. К этому побуждало его мнение о «чрезвычайной предприимчивости противника»{140}. Боялся Леонтий Леонтьевич Наполеона. Очень боялся. Оставалось надеяться на русских солдат. В них он все-таки верил, надо отдать ему должное.
Утром 29 мая князь Багратион, переправившись снова на левый берег Алле, встретил отряды Бороздина и Львова, отступавшие от Лаунау. Он остановил их и устроил в боевой порядок все свои войска. Усиление русского арьергарда заставило Мюрата прекратить наступление. В ожидании подхода корпуса Сульта он открыл канонаду из всех ста пятидесяти орудий. Ермолов принял вызов, ответив из сорока своих пушек.
Когда подошли все войска маршала Сульта, положение стало критическим. Французская кавалерия прорвала оборонительные линии арьергарда Багратиона, опрокинула русскую конницу, прогнала ее за селение Лангевизе и захватила несколько орудий Ермолова. На начальника артиллерии Ермолова бросились несколько кирасиров и едва не взяли его в плен. Спасла героя его быстроногая лошадь{141}.
Егеря Н.Н. Раевского, находившиеся в Аангевизе, остановили наступление неприятеля. К ним присоединилась только что бежавшая конница русского арьергарда. Общими усилиями они отбили орудия А.П. Ермолова.
Однако силы были неравными. Арьергард начал отступать. На место боя прискакал дежурный генерал-майор Фок и с негодованием спросил Багратиона:
— Как вы посмели, князь, отступать, не имея на то приказания, когда армия не успела еще расположиться на позиции?
Багратион не стал оправдываться. По рассказу Ермолова, он «повел его в самый пыл сражения, чтобы показать причину, понудившую к отступлению, и перед всеми приказал идти вперед. Не прошло и пяти минут, как генерал Фок получил тяжелую рану…
Главнокомандующий приказал отвести войска арьергарда за реку Алле. Ермолов прикрывал их отход картечью своих орудий. Великому князю Константину Павловичу показалось, что Алексей Петрович очень рискует, сдерживая своих канониров. Он послал к нему своего адъютанта, и тот сказал:
— Господин полковник, его высочество чрезвычайно обеспокоен, что вы не стреляете. Не слишком ли близко вы подпускаете колонну неприятеля к своим батареям?
— Передайте Константину Павловичу, что я буду стрелять, когда смогу отличить белокурых от черноволосых.
Великий князь видел опрокинутую неприятельскую колонну и оказал Ермолову «особенное благоволение»{142}.
Бой русского арьергарда с французским авангардом продолжался шесть часов, а на правом фланге, где дрались казаки, и того больше. Но главные события разворачивались все-таки на дороге из Лаунау к Гейльсбергу. Багратиону, подкрепленному двадцатью пятью эскадронами кавалерии Уварова, удалось освободиться от преследования и уйти на позицию, занятую армией. Вот что писал об итогах этого дня активный участник и герой этого противоборства Ермолов:
«Войска авангарда потеряли, конечно, не менее половины наличного числа людей; не было почти полка, который бы возвратился со своим начальником, мало осталось и штаб-офицеров»{143}.
К четырем часам пополудни все русские войска стояли на местах, предписанных диспозицией и последующими приказами главнокомандующего. Из французских готовы были вступить в сражение только корпуса маршалов Мюрата и Сульта; остальные находились еще в пути. Беннигсен получил возможность воспользоваться неожиданно сложившимся численным превосходством своей армии…
Французы начали сражение атакой на центр Гейльсбергской позиции, но она была отбита. Не увенчалось успехом и их наступление против русского правого фланга, где действовали казаки Платова. Наполеон остановил войска, ограничившись канонадой.
После десяти часов вечера, когда на поле сражения пришла одна из дивизий маршала Нея, Наполеон возобновил атаку в центре, но все его усилия оказались тщетными. Завалив подступы к русским редутам трупами своих солдат, он отступил за речку Спибах.
«Сражение под Гейльсбергом не было столь кровопролитным и не могло доставить таких же результатов, не иметь подобных последствий, как сражение при Прёйсиш-Эйлау и даже при Пултуске, — писал Л.Л. Беннигсен. — Тем не менее, оно было столь же блестяще, как по искусству, проявленному французами, так и по их численному превосходству… более, нежели в два раза»{144}.
Это сражение действительно было менее кровопролитным, чем предыдущие. Но страшно даже представить его исход, если бы Наполеон имел двойное численное превосходство над русскими. Здесь Леонтий Леонтьевич явно хватил через край. А почему, увидим…
«Мы победили не наступательно, а оборонительно, но победили, — писал позднее Денис Васильевич Давыдов, — и, следственно, могли на другой день воспользоваться победой, атаковать неприятеля»{145}.
Однако «другой день» пока не наступил. Поэтому самое время ответить на вопрос: почему Беннигсен, имея несоизмеримое численное превосходство над Наполеоном, действовал нерешительно, всячески оттягивал начало сражения, поставив под угрозу истребления арьергард Багратиона, а потом ни разу не воспользовался успехами и не атаковал неприятеля?
Александр Иванович Михайловский-Данилевский считал, что причиной такого поведения главнокомандующего были припадки мучившей его «каменной болезни». В день генерального сражения (ни раньше и ни позже) Леонтий Леонтьевич «несколько раз» сходил с лошади, «прислонялся к дереву», падал «в продолжительный обморок», «отдавал приказания изнемогающим голосом»{146}.
Возможно, Леонтий Леонтьевич действительно носил камни в почках — все под Богом ходим. Но обострение болезни — от неуверенности и страха за исход сражения. Уж очень он боялся полководца Наполеона.
30 мая. После достаточно спокойной ночи наступил «другой день», когда следовало «воспользоваться победой, атаковать неприятеля». Но Беннигсен и не подумал об этом. Он готовился отразить нападение французов: усилил войска первой линии за счет резервов, а на их место поставил гвардию, переведенную на левый берег Алле.
В шесть часов утра армия стала в ружье. Но атака не последовала. Почему, неизвестно. За пеленой дождя невозможно было увидеть, что творится в войсках противника.
