Софья Усова - Николай Новиков. Его жизнь и общественная деятельность
Что же касается книг, подвергшихся рассмотрению Платона, то он разделил их на три разряда: к первому причислил книги, которые счел полезными для распространения; ко второму – книги мистического содержания, о которых он, по непониманию их, судить не может; наконец, к третьему разряду причислил книги, которые считал безусловно вредными и подлежащими уничтожению, – то были сочинения энциклопедистов.
Из этого мы опять-таки считаем вправе заключить о добром отношении Платона к Новикову. Вряд ли он был вовсе не в состоянии понять мистических сочинений; скорее, он просто желал отклонить от себя приговор, могший так или иначе повредить Новикову.
Впрочем, мнению, высказанному архиепископом относительно рассмотренных книг, и не придали значения. Книги, признанные им вредными, были допущены к продаже; те же сочинения, которые он не пожелал понять, были признаны вредными и изъяты из обращения. Этому подверглось 6 сочинений мистического характера и, между прочим, сочинение Сен-Мартена “О заблуждении и истине”. В марте 1786 года граф Брюс получил из Петербурга указ о том, чтобы эти 6 сочинений, список которых прилагался, были “оставлены за печатью” и не допускались к продаже. С остальных же книг, подвергшихся описи, запрещение было снято.
Говоря о судьбе, постигшей издания Новикова, рассмотренные архиепископом Платоном, мы забежали несколько вперед. Нам предстоит теперь еще рассказать вкратце о событиях начала 1786 года.
Императрица Екатерина, вооружившись против мартинистов, решила действовать против них, что называется, везде и всюду. Не довольствуясь мерами официальных репрессий, которые она практиковала относительно Новикова, бывшего в ее глазах главою ненавистного ей общества, она задумала испробовать против мартинистов старое средство – сатиру. Екатерина снова начала писать комедии, в которых осмеивала суеверия всякого рода и изображала масонов обманщиками и лицемерами, эксплуатирующими доверие общества ради своей личной выгоды. В январе 1786 года она написала комедию “Обманщик”, которая была представлена на сцене эрмитажного театра. За этой комедией последовала другая – “Обольщенный”, – игранная и в эрмитажном, и в публичном петербургском театре в феврале того же года. В июле 1786 года она написала комедию “Шаман Сибирский”. Все три комедии имели громадный успех и на сцене, и в продаже, когда они вышли в печати. Кроме того, они вызвали своим появлением в Петербурге массу сатир, эпиграмм и статей, направленных против мартинистов.
Зато в Москве комедии эти, кажется, на сцене играны не были и не нашли никакого отклика в московской журналистике. Выражая масонам свое негодование, высмеивая их, императрица в то же время продолжает посылать в Москву указ за указом, направленные против мартинистов вообще и против Новикова в частности. В конце января граф Брюс получает от нее опять два указа. Первым из них повелевалось подчинить Приказу общественного призрения все школы и больницы в Москве, кроме тех, которые имеют особые грамоты или привилегии или состоят в особом правлении, светском или духовном. Затем повелевалось осмотреть больницу, заведенную в Москве людьми, составляющими “скопище нового раскола”, осмотреть школы, заведенные ими, и наблюдать, чтобы впредь училища учреждались не иначе как под ведением Приказа, на основании общих законов, и чтобы в них “раскол, праздность и обман не скрывались”. Вторым указом повелевалось объявить Новикову, что типографии заведены для печатания полезных книг, а не сочинений, наполненных “новым расколом для обмана и уловления невежд”, и затем допросить его о причинах, побудивших его к изданию таких книг, и о целях его. Вероятно, в силу первого из этих указов обер-полицмейстер сделал осмотр помещения студентов в бывшем Шварцевом доме. Этот осмотр побудил Новикова и его друзей к такому шагу, который им впоследствии повредил. Как мы уже говорили, в Шварцевом доме помещалась тайная типография, состоявшая из двух станков для печатания масонских книг. Ввиду предстоящего осмотра дома оба станка были перенесены в типографию компании, а напечатанные здесь книги сложены ночью на подводы и отправлены на хранение в подмосковное имение князя Черкасского. Впоследствии они были перевезены оттуда к Новикову в Авдотьино, где и лежали до 1792 года.
По второму указу Новиков был допрошен в губернском правлении по вопросам, в нем обозначенным. Он показал, что печатал разные сочинения, получаемые от авторов и переводчиков с разрешения законной цензуры, имея в виду “приносить трудами пользу отечеству чрез распространение книжной торговли и честным образом получать законами не возбраненный прибыток”. Какие же из напечатанных у него сочинений “противны законам”, того он не знает, ибо “читал из них малое число, полагаясь на цензуру, которой он обязан был подвергать их по контракту своему с университетом”.
Вопросы, предложенные Новикову вместе с его письменными ответами, были препровождены в Петербург.
Кроме мартовского указа Брюсу о том, как поступать с книгами, отпечатанными у Новикова в университетской книжной лавке, у него были отобраны экземпляры шести запрещенных сочинений, уложены в короба, запечатаны и оставлены в его кладовой, причем с него была взята подписка о том, что он ни перепечатывать, ни продавать эти издания не будет. Тут Новиков сделал опять оплошность, много ему впоследствии повредившую. Производя у него в лавке обыск, губернский прокурор не догадался осмотреть книжный склад, где хранились между прочим и экземпляры сочинений, изъятых из продажи. Новиков же не только не заявил о них, но через некоторое время с ведома своих компаньонов сдал их на хранение книгопродавцу Кольчугину, который стал рассылать их по ярмаркам и продавать.
После всех случившихся неприятностей Новиков и товарищи его увидели очень ясно, что императрица сильно настроена против них и что дальнейшую деятельность надо продолжать очень осторожно. К этому времени “Типографическая компания” сосредоточивала уже в своих руках все дела как печатные и издательские в узком смысле слова, так и те, ведение которых принадлежало прежде “Дружескому ученому обществу”. Преследуя одни и те же цели и имея одних и тех же членов, “Типографическая компания” с самого своего возникновения постепенно сливалась с “Дружеским обществом”, пока наконец последнее не исчезло совершенно как нечто отдельное и независимое. В то же время благодаря отчасти внешним неблагоприятным обстоятельствам, а отчасти ухудшению материальных средств компании семинарии переводческая и педагогическая едва ли не были закрыты, а число питомцев при университете уменьшилось до пятнадцати человек. Однако компания продолжала еще посылать молодых людей учиться за границу. Так, в 1786 году за ее счет поехал учиться медицине молодой Багрянский.
