Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей
Прошел тогда слух, что информация Мурадели послужила сигналом для поиска среди кадров Советской Армии такого хорошего доброго молодца, такого талантливого офицера.
«Вано Ильич! - взмолился Соболев по телефону. - Зачем вы меня, бывшего сержанта, произвели ни с того ни с сего в офицеры?! Подумают, что я о себе сказки рассказываю!..» -«Дорогой, - воскликнул Вано Ильич, - я буду хлопотать, чтобы тебя за эти стихи в генералы произвели!» (Только не подумайте, что Соболев и впрямь ожидал генеральские погоны.)
Вот такая городня... На здорового бы все это, да на постороннего! Но Ал. Соболев не был здоровым, не был и посторонним. И два или три раза пришлось ему в мягкой, корректной форме «опровергать» своего именитого соавтора, с огромным трудом добиваясь публикаций собственного изложения событий с необходимыми уточнениями и поправками.
Подытоживая, можно с уверенностью сказать: игнорирование Ал. Соболева прессой, радио и телевидением точно, без промаха било сразу по двум целям: обеспечивало ему, во-первых, безвестность и, как следствие, забвение, а во-вторых, поначалу - незащищенность от наветов и вымыслов, нервотрепку, трату сил и времени на «оправдания». Спланированное превосходно, с тонким расчетом занятие для инвалида.
«МЫ ТЕБЯ ПРОЗЕВАЛИ, НО ГОЛОВУ ПОДНЯТЬ НЕ ДАДИМ»
Симпатичное уведомление, не правда ли? Выразительное, чрезвычайно емкое по смыслу. Его можно было бы предпослать эпиграфом ко всей этой книге о поэте Ал. Соболеве. Оно сгодилось бы и как название самой книги. Отдавая должное достоинствам фразы, я и цитирую анонимщика, ибо автор не неизвестен. Одно несомненно: ее не только сочинил (самостоятельно или в коллективе), но и с чувством произнес некий советский, по духу и сути советский писатель, из активных творцов пропартийной литературы, которая, по выражению Бенедикта Сарнова, в свете наступивших перемен превратилась во прах. «Он по когтям узнал меня в минуту, я по ушам узнал его как раз».
Прозвучало заявление почти сразу после непредвиденно мощного взрыва популярности песни «Бухенвальдский набат», неуловимо быстрого ее распространения по стране, остановить которое практически не представлялось возможным, даже при чьем-то очень большом желании. Она покоряла с ходу, разом и навсегда. Как вскоре выяснилось, не всех...
В один из дней в нашей квартире раздался телефонный звонок, который по прошествии времени можно назвать вещим. Соболев снял трубку. «Мы тебя прозевали, но голову поднять не дадим», - чеканя каждое слово, произнес мужской голос. И... короткие гудки. Так выглядело объявление войны, которая продолжалась, чего тогда не мог ни знать, ни предполагать Соболев, до самой его смерти, т.е. более четверти века. Положив трубку, он задумался. Констатировал: у него отныне существуют враги. Они сильны, самонадеянны, наглы, похваляются способностью преследовать, пакостить, где и как могут, уверены в своем превосходстве и победе над ним. Ал. Соболев невольно вспомнил о своих фронтовых травмах и подумал: победами над инвалидами не козыряют, одолеть больного - не велика доблесть, скорее позор.
Вспомнил «запев» телефонного заявления: «Мы...». Значит, некое сообщество. Интересно, ради него сколотившееся или постоянно действующее? Вполне возможно, что его члены вперемешку с сочинительством просоветских произведений выслеживают талантливых соперников, коим «не дают голову поднять». А может быть, помогают подающим надежды литераторам заканчивать жизнь в лагерях на Колыме, в Магадане, прочих местах заключения... Устраняют конкурентов.. . А «на безрыбье и рак - рыба», давно известно.
Услышанная Соболевым весточка-привет выражала и угрозу, и явное намерение мстить. Мстить - за что? Очевидно, за талант, за способность создавать высокохудожественные произведения — важные и нужные людям, единодушно ими принятые. Что и произошло с «Бухенвальдским набатом». Да, вещь он создал действительно выдающуюся. Будь она «проходной», не разнедужила бы так сильно анонимных смельчаков из Союза писателей, не подтолкнула бы на объявление войны автору. В стихах они - доки: приоритет оставили за текстом песни, на Мурадели нападать не стали. Из-за него, из-за поэта, возникла старая, как мир, цепочка: зависть, уязвленное самолюбие, испепеляющая ненависть, подлая месть.
«Успех - непростительное преступление в глазах окружающих», - гласит американская юмористическая энциклопедия. Не мешало бы, пожалуй, добавить, уточнить: «близких по роду занятий». Но в войне, объявленной Ал. Соболеву собратьями по перу, юмором и не пахло. В бессрочный, как выяснилось позже, поход против него, Божьей милостью поэта, пострадавшего на фронте, выступил альянс - ССП в лице «визгливых приспособленцев», как их называл К. Чуковский, и сочувствующие им аппаратчики из ЦК партии, охотно разжигавшие пламя антисемитизма в начале 50-х годов. При такой расстановке сил исход войны с поэтом Ал. Соболевым был предрешен, его поражение - неизбежно.
«Лежачего не бьют» - такова народная этическая норма, неписаный закон, он часто сдерживает разбушевавшиеся некстати эмоции. Но в данном случае ни о каком сдерживании чувств речь и не шла: затевалась негласная, внешне неприметная, бесшумная баталия, рассчитанная на годы, десятилетия, с целью отравить жизнь преследуемому, заставить его чувствовать себя загнанным в угол. Согласитесь, жертва должна иметь сильный характер, собранную в кулак волю, чтобы в такой обстановке не просто жить, отсчитывая трудные дни, но и творить, подниматься «в полете над самим собой», уметь радоваться.
Одна ли зависть по поводу успеха «Бухенвальдского набата» ожесточила сталинских «инженеров человеческих душ» против Ал. Соболева? Далеко нет! Сам того не ведая и не желая, всего лишь фактом своего появления в качестве автора значительного, очень заметного произведения он невольно оказался в роли своеобразного разоблачителя и обличителя «притронных» писателей. В чем? О, во многом! Как их антипод. Как нарушитель - незваный-непрошеный - привычного, спокойного течения их жизни, как виновник изменения их устоявшихся самооценок, сладких компартийных оценок их извне.
Советские писатели принадлежали к особо привилегированной части общества, высокооплачиваемой, правящей партией опекаемой, поощряемой. Им, к примеру, не приходилось ждать оплаты труда по его результатам, по его реализации, т.е. скромно жить в ожидании гонорара после продажи тиража книги. Они получали авторское вознаграждение одновременно с выходом издания в свет, так сказать авансом. Качество нового творения мало кого беспокоило. Не беда, что не простаивала бумагорезательная машина, нож которой неустанно кромсал нераскупленные книги. Никто не подсчитывал убытки, никто не «прогорал»: здесь расходовались средства бесконтрольные, бессчетные, что шли по статьям идеологической обработки умов. На это денег не жалели... За авансы, выдаваемые партией своим «помощникам» (выражение Н. Хрущева), советские писатели расплачивались. Утратой человеческого достоинства, чести, честности, честности в самом главном и святом для творческой личности. Лживыми произведениями о счастливой советской социалистической действительности они помогали оглуплять народ, внушать ему заведомо фальшивые, путаные ориентиры, цементировали литературным враньем обреченный, разлагающийся режим, усердно выискивали признаки здоровья и красоты у полутрупа. У вернопроданных (так называл их Ал. Соболев) советских писателей днем с огнем невозможно было найти не то что много слов - даже полслова, намека на укор существовавшей власти. Подпевалы-конъюнктурщики. Ал. Соболев называл их еще вечными «именинниками» - за групповые выезды на юбилеи в разные города страны. Жизнь-праздник. Их исключительная ценность для страны выражалась и подчеркивалась интенсивным поблескиванием орденов и лауреатских знаков, коими они увешивались по формуле: «ты — мне, я — тебе», т.е. по взаимоприятному и взаимовыгодному представлению друг друга к наградам. Конечно, при содействии соответствующих отделов ЦК партии. Спайка была мертвая - и в прямом, и в переносном смысле слова.
