KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Биографии и Мемуары » Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Виктор Кондырев, "Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг." бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Заведующая оказалась хитрованом и так беспардонно занижала цены, что даже простодушный Некрасов заподозрил надувательство и как бы даже цыкнул на неё. Дама примирительно прикладывала руки к груди и в знак своей непорочности увеличила все закупочные цены чуть ли не вдвое.

На следующий день попал впросак и я.

Одному из знакомых Некрасова очень хотелось заполучить собрание сочинений Гюго, и он обратился ко мне якобы за советом. На каких условиях он может вступить, как он выразился, во владение этими книгами? По рублю за том, делая широкий жест, ответил я, это просто бросовая цена! Знакомый заплатил, унес книги и невинно как бы сообщил Некрасову, что я не подарил ему книги, а продал. Некрасов рассердился, даже накричал на меня, дескать, никакой торговли книгами не допустит, велел вернуть деньги. С болью в сердце я отдал деньги и обиделся втайне на своенравного отчима. Но через пару часов обида прошла, а горечь потери одиннадцати рублей стёрлась. Некрасов тоже быстро забыл об этом, я надеюсь.

Перед отъездом он оставил мне доверенность на все будущие его гонорары. Не зная ещё, что уже тогда его книги изъяли из библиотек и уничтожили. Но он был почему-то уверен, что «В окопах Сталинграда» будут продолжать издавать, несмотря ни на что. Он ошибся, «Окопы» тоже были вычеркнуты из памяти почти на двадцать лет [3] .

Ушедшие и пришедшие…

За год-два окружение Некрасова изменилось совершенно. Старые, казалось, навеки преданные друзья как-то стушевались, незаметно и оробело отошли, а иные прямо предупредили – больше знаться с тобой мы не можем, это опасно, ты должен понять!

– Не понимаю, не хочу этого понимать! – чуть не плакал от боли и печали Некрасов. – Ну, нельзя же так бояться! Тридцатилетняя дружба!

Он лежал у себя на тахте и несколько высокопарно изливал свою горечь.

– Это удалось советской власти – вселить во всех страх! – В.П. даже расстроился. – В Москву ехать надо, вздохнуть посвободней и душу отвести. Там не так пугаются пока что…

Он уезжает навсегда, это было всем понятно, а его друзья останутся, тоже навсегда. Что эти люди должны были делать – рыть себе могилу? Дразнить гусей? Бросаться в пасть? С какой целью, зачем и почему?

– Ради дружбы можно было бы… – сказал тогда Вика. Кто же тогда оставался с ним? Уезжавшие в Израиль.

Или отказники. Они не боялись. Им нечего и нельзя было бояться! Да ещё буквально полдюжины старых киевских приятелей…

Некрасов многие годы очень дружил со Всеволодом Вединым, директором Киевского отделения агентства печати «Новости».

В лучшие времена жизнь в агентстве начинала кипеть уже с полудня.

Получалось так, что если банковать на бутылку предлагал не писатель Некрасов, то это был Гриша Кипнис, корреспондент «Литературной газеты». А бывало, и сам Сева Ведин ощущал внезапно неизъяснимый трепет выпивки. Не говоря уже о бесчисленных командированных газетчиках, слоняющихся без дела разовых журналистах или киевских коллегах-щелкопёрах, которые в муках жажды подтягивались к обеденному перерыву.

Сева Ведин не порывал дружбы с Некрасовым даже в предотъездные, самые трудные дни. Ласково принимал его в своей конторе, часто заходил домой, хотя выпивать вместе они, к взаимному огорчению, совсем перестали – у Севы недавно случился второй инфаркт.

Сева помогал канителиться по отъездным делам, доставал всё необходимое, он ведь знал в Киеве каждую собаку. Некрасов называл его хозяином Крещатика и нередко с довольным видом объявлял, что Севка ничего и никого не боится. А ведь он был журналистским деятелем и каким-никаким, но коммунистом.

После отъезда родителей я отдал ключи от квартиры в Пассаже Севе Ведину. Он поселился в этой квартире со своей женой. Бывшая стюардесса, она была намного его моложе, мясиста телом и груба повадками. Всё время хамила Севе, не давала слова сказать и не стеснялась посторонних.

Когда я потом пару раз приезжал в Киев, то останавливался у них. Но общались мы мало. Он выглядел совсем-совсем больным, ещё больше потолстел, о Вике спрашивал на ходу и с утра убегал на работу. Сразу было понятно, что Сева не жилец. Обрюзгший, крупно потеющий, глотающий в разговоре слова, каждую минуту он присаживался и утирался платком. В просторной некрасовской квартире было просто грязно…

Сева умер вскоре после нашего отъезда, жену его из квартиры выселили без особых церемоний, а остатки прежней мебели и скарба выбросили на свалку. Через много лет мне с гордостью показывали фотографию отреставрированного портрета маслом Некрасова. Портрет был подобран рваным и продавленным, в куче мусора.

Говорят, что соседка по лестничной площадке взяла к себе и сохранила потрёпанный портфель, набитый письмами с фронта, от Вики к его маме. И послевоенной перепиской. Помню, портфель лежал под небольшим навесом в глубине левого балкона, и я тщательно перебрал все письма, вырезав для себя все марки пятидесятых годов. Потом эти письма каким-то образом очутились у одного московского журналиста.

Но сколько всего было брошено в Киеве! Сколько было выброшено документов после отъезда Некрасова! И просто по нашему невежеству, и из-за абсолютной невозможности всё раздать или увезти. Глупцы, мы считали ценностью совсем не то, что было действительно ценно…

Заскакивал к Некрасовым частенько молодой инженер Андрей Семёнов. Он был гостем, высоко ценимым в доме с безруким, как говорила Мила, хозяином, где обычная перегоревшая пробка вызывает такую же реакцию, как отказ самолетного двигателя при посадке. Андрейка умел всё. Чинил розетки, прибивал полочки или менял лампочки высоко под потолком в коридоре. Помогал маме с покупками. Вика с удовольствием звал его к себе на балкон, поговорить.

Вечерами захаживал журналист Рюрик Немировский, ироничный и рассудительный. Приносил киевские новости. Мила немедленно подсаживалась слушать. Галантный Рюрик, воодушевлённый присутствием красивой женщины, блистал язвительностью и с живостью перемывал косточки знакомым да и незнакомым киевлянам. Интересно было не только Миле.

Очень часто бывали Янкелевичи, забыл, извините, их имена. Я знал, что глава семьи – медицинское светило, но в какой области он излучал сияние, никого из нас не интересовало.

Однажды он притащил проектор и диапозитивы. Собралось десятка полтора гостей. После вечернего чая все расселись кто где, выключили свет.

И тихо ахнули.

Профессор Янкелевич был специалистом по изменению пола, иначе говоря, делал из женщин мужчин, и наоборот. На экране он показывал нам этапы операции по превращению женщины в мужчину. Полногрудая женщина постепенно стала мужиком, со щуплым торсом и внушительными первичными половыми признаками. Всё было ужасно интересно, но из-за стеснения многое осталось невыясненным. Жалею до сих пор.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*