Геннадий Прашкевич - Станислав Лем
3
Бежать было от чего.
Низкая зарплата, отсутствие товаров.
Доклад Н. С. Хрущёва расколол и Польскую объединённую рабочую партию — на консерваторов и на сторонников реформ. В июне 1956 года начались бурные выступления рабочих в Познани — на заводе имени Сталина (теперь имени X. Цегельского). Многотысячная толпа собралась в центре города рядом со зданием министерства общественной безопасности. Поначалу демонстрации проходили организованно, но скоро события вышли из-под контроля, начались массовые беспорядки, вызванные стычками между сотрудниками силовых ведомств и демонстрантами. Почувствовав силу, рабочие разгромили здание городского комитета ПОРП, штурмом взяли тюрьму, освободив политических заключённых. В уличных конфликтах погибло, по разным данным, от 57 до 74 человек и было ранено не менее пятисот (включая военных). Уже в октябре 1956 года VIII пленум ЦК ПОРП официально осудил сталинские методы руководства и управления; из высших эшелонов власти были выведены наиболее одиозные деятели-сталинисты, партию возглавил Владислав Гомулка (1905–1982). Пытаясь снять напряжение, в Варшаву прибыла делегация Президиума ЦК КПСС во главе с самим Н. С. Хрущёвым. К Варшаве была подтянута советская танковая дивизия, дислоцированная в северных районах Польши. Впрочем, на силовое решение назревших вопросов, как ранее произошло в Венгрии, на этот раз не решились. В результате двусторонней встречи, состоявшейся 19 октября, польская сторона добилась права самостоятельно избирать своё высшее политическое руководство, советские советники отзывались из Войска польского и ведомства госбезопасности, наконец, оставил пост министра национальной обороны и заместителя председателя Совета министров ПНР маршал К. К. Рокоссовский (1896–1968). Немалым достижением польской оппозиции стали отказ от колхозной системы и поощрение индивидуальных хозяйств в аграрном секторе, сотрудничество с католической церковью. И это несмотря на раздражённые слова Хрущёва: «Мы проливали кровь за освобождение вашей страны, а вы хотите отдать её американцам!» — и не менее раздражённые слова Владислава Гомулки, сказанные в адрес В. М. Молотова (1890–1986): «Как это у товарища Молотова — в связи с тем, что он сказал о Польше в 1939 году, — ещё хватает мужества приезжать в Варшаву?» Имелись в виду слова Молотова о Польше, как об «уродливом детище Версальского договора».
4
В 1957 году Станислав Лем был удостоен ещё одной награды — литературной премии города Кракова. «За трилогию “Неутраченное время” и другие творческие достижения», как говорилось в представлении. Но социалистический реализм, его творческие подходы были уже неинтересны Лему, его взгляды менялись, он всё глубже погружался в вопросы философские и общественные. Социализм, точнее, методы, которыми пытались социализм строить, вообще развитие человека — всё это наталкивало Лема на размышления (далеко не всегда оптимистические), итогом которых стала первая его серьёзная философская работа — «Диалоги».
«ФИЛОНУС. Привет, друг. О чём ты одиноко размышляешь в этом прекрасном парке?
ГИЛАС. А, это ты. Рад тебя видеть. Этой ночью я пришёл к мысли, которая открывает перед человечеством беспредельные возможности.
ФИЛОНУС. Что же это за бесценная мысль?
ГИЛАС. Я пришёл к убеждению (несомненно, бесспорному), что в будущем люди обретут бессмертие.
ФИЛОНУС. Не ослышался ли я? То есть ты презрел материализм, которому был верен до сих пор?
ГИЛАС. Никоим образом. Мысль моя нисколько не противоречит материализму, напротив, следует из него неуклонным образом.
ФИЛОНУС. Как интересно! Слушаю тебя, друг мой.
ГИЛАС. Как тебе известно, не существует ничего, кроме материи. Эти тучи, эти осенние кроны, это неяркое солнце, мы сами, в конце концов, — всё это суть материальные предметы, то есть скопление атомов; разнообразные же особенности тел проистекают из различий атомных структур. Поэтому в наиболее общем смысле можно сказать, что существуют только атомы и их структуры. Так вот, я стал размышлять о том, почему наперекор течению времени я ощущаю себя всё тем же самым Гиласом, который бегал здесь ребёнком. И я спросил себя: что, неужели это чувство индивидуальной идентичности вызвано идентичностью строительного материала, то есть атомов, из которых оно состоит? Но этого не может быть. Ведь мы знаем благодаря естественным наукам, что атомы нашего тела постоянно обновляются едой и питьём, а также воздухом, которым мы дышим. В костях, нервных клетках, мускулах неустанно заменяются атомы, заменяются так быстро, что через пару недель все материальные частички, из которых состоял мой организм, уже носятся в речных волнах и среди облаков, я же продолжаю существовать и ощущаю неизменность своей личности. Чему я этим обязан? Наверное, только неизменяемой структуре атомов. Посуди сам, новые атомы моего тела — не те же самые, из каких оно состояло месяц назад, но они такие же, и этого вполне достаточно. Поэтому я могу утверждать, что идентичность моего существования зависит от идентичности моей структуры…»{44}
5
«Существуют только атомы и их структуры». В те годы такие утверждения звучали странно. «— Пан Станислав, а вот эту книгу вы помните?
— О! “Диалоги”. Но это было издано так давно… Вы знаете, вот всё, что здесь, на первой странице написано, так это они (редакторы, философы, читатели. — Г. П., В. Б.) не понимали. Никто, даже издатель не понимал, что это всё значит. Думали, может, я немножко с ума сошёл…» («Об атомном воскрешении, о теории невозможности, о философских концепциях людоедства, о грусти в пробирке, о кибернетическом психоанализе, об электрическом метемпсихозе, об обратной связи эволюции, о кибернетической эсхатологии, об индивидуальности электрической сети, о коварстве электромозгов, о вечной жизни в ящике, о конструировании гениев, об эпилепсии капитализма, о машинах для правления, о проектировании общественных систем», — конечно, было чему дивиться, разглядывая первое польское издание «Диалогов». — Г. П., В. Б.).
— Вы знаете, нашёлся один немец, который спросил: “Как вы смогли написать о механике устройства социалистического общества в то время?” Ну, как-то удалось… Я даже не… Когда я писал, я даже не знал, что это будет издано… Где это вы нашли эту книгу?
— В букинисте. В антиквариате.
— В Кракове?
— Да, вот сейчас.
— Удивительно. В то время очень небольшой был тираж… Сейчас посмотрю… Да, три тысячи!..»{45}
