Александр Ливергант - Киплинг
Начало было положено. Тогда же, в ноябре, в «Макмилланс мэгэзин», под уже известным нам псевдонимом «Юсуф», Киплинг печатает «Балладу о милосердии короля», а в декабрьском номере — прославившую его «Балладу о Востоке и Западе», за которой последовали столь же теперь классические «Денни Дивер» и «Мандалей». В самом скором времени их станут распевать в мюзик-холлах и на концертах. Киплинга стали не только печатать в столице, и в «Макмилланс мэгэзин», и в «Сент-Джеймсез газетт», но и заметили. И не кто-нибудь, а сам поэт-лауреат Альфред Теннисон, фигура первой величины в викторианской литературной иерархии. «Он из них единственный с божественным огнем», — высказался о Киплинге восьмидесятилетний классик, не склонный делать комплименты авторам, тем более молодым.
Молодой же автор тем временем демонстрирует перепады настроения. В письмах в Индию сестрам Тейлор, особенно младшей, в которую Киплинг влюбился не на шутку, называл «сердце мое» и на которой, судя по всему, подумывал в то время жениться, он жалуется, как и родителям, на одиночество, на нехватку настоящих друзей, женского общества, на отсутствие человека, которому можно было бы излить душу. Не изливать же, в самом деле, душу кузену Амброзу Пойнтеру, сыну модного тогда художника Эдварда Пойнтера и тети Эгги Макдональд! Этот бездарный поэт-графоман сам регулярно изливал Киплингу душу, просиживая на Вильерс-стрит до глубокой ночи. Или новому приятелю, автору «Жизни Китса» Сидни Колвину, «с тонкими, как спички, пальцами и сухой прыщавой кожей»; по меткому выражению Киплинга, Колвин «страдал от всех без исключения нервно-истерических болезней XIX века». В письмах и дневниках того времени Киплинг не щадит никого, в том числе и живых (еще) классиков, например почтенного автора «Эгоиста» Джорджа Мередита. «Представьте себе, — писал он приятелю в Индию, — старого, высохшего человечка, который глух на одно ухо и сыплет нескончаемыми афоризмами. Ни время, ни рай, ни ад, ни священное пятичасовое чаепитие не способны остановить этот поток… Дабы привлечь к себе внимание, старичок раскачивается на пятках, словно шанхайский петух, и, если вы его не слушаете, надувается, как капризный ребенок». Тоскливые, язвительные письма Киплинга в Индию можно, правда, объяснить и иначе: не ностальгией, не одиночеством, а попросту позой влюбленного с разбитым сердцем.
Тем более что с лондонскими кузенами и кузинами, а также с новыми приятелями — а их вскоре у общительного провинциала набралось довольно много — он был, как правило, весел, отзывчив, остроумен, увлекательно рассказывал всевозможные истории, в том числе и «на индийском материале», делился планами — словом, радовался жизни и купался в лучах славы. В писательской среде Киплинг казался баловнем судьбы: его везде печатают, он обласкан рецензентами, его фотографии и карикатуры (маленький, коренастый усатый очкарик с тяжелым, выдающимся вперед подбородком), а также пародии на него мелькают в газетах и журналах. При этом многие, в том числе авторитетный критик, искусный пародист и карикатурист Макс Бирбом, считают его белой вороной, провинциальным выскочкой, киплинговский мир экзотики и героики всерьез не воспринимают. Работу на постоянной или гонорарной основе ему в это время предлагали лучшие столичные периодические издания: кроме «Макмилланс мэгэзин» и «Сент-Джеймсез газетт» — «Спектейтор», «Лонгменз», юмористический «Панч» и даже не сбросившая его со счетов лахорская «Гражданская и военная газета». Дружбы с ним ищут известные писатели тех лет, например, автор «Копей царя Соломона» Райдер Хаггард, и это при том, что Киплинг потешает членов «Сэвила» пресмешной пародией «Правдивый Джеймс», двойной мишенью которой становятся его любимый Брет-Гарт и Хаггард: аллюзии на только что увидевший свет роман Хаггарда «Клеопатра» недвусмысленны и всем бросаются в глаза.
Помимо Хаггарда, «бессмертного автора, которого Киплинг уже успел прикончить» (Генри Джеймс, из письма Р. Л. Стивенсону от 21 марта 1890 года), Киплинг сходится в эти годы со всей «королевской ратью» английской литературы. Это Артур Конан Дойл, Томас Гарди и Генри Джеймс — авторы, в представлении не нуждающиеся. Это поэт, критик, лексикограф, издатель, друг и соавтор Стивенсона Уильям Эрнест Хенли. Это литературовед, апологет викторианства Эдвард Джордж Сейнтсбери. Это романист, популист, создатель Авторского общества, радетель авторского права и редактор известного в девяностые годы журнала «Автор» сэр Уолтер Безант. И еще один сэр — критик и лектор, скандинавист, автор книг об Ибсене, Донне, Суинберне Эдмунд Уильям Госс. Ближайшими же друзьями Киплинга — и на всю жизнь — становятся принявший в нем такое большое участие «чуждый притворства» Лэнг, весельчак, остроумец, душа общества Хаггард, а также писавший под псевдонимом «Энсти» Томас Энсти Гатри, автор «Медного кувшина», перелицованного по-русски в «Старика Хоттабыча».
Все эти знаменитости в 1890 году, во-первых, единодушно рекомендовали Киплинга для вступления в «Сэвил», а во-вторых, в том же году инициировали статью о нем в «Таймс»; статья, да еще передовица, появилась 25 марта и, по существу, легализовала Киплинга в роли восходящей звезды английской литературы. Анонимный автор (Хенли? Безант? Госс?) дает индийским стихам и рассказам Киплинга самую высокую оценку, называет его литературным первооткрывателем Индии, создателем первого правдивого образа британского солдата — Томми Аткинса. В статье говорится, что в прежние времена Индия давала Англии великое множество воинов и администраторов, а вот писателя — впервые. Автор сравнивает Киплинга с самим Мопассаном за умение всего на нескольких страницах набросать законченные, убедительные портреты героев. При этом — как это бывает, когда умудренный опытом критик пишет о молодом, еще только подающем надежды литераторе, — автор статьи оговаривается, что как стилист Киплинг, безусловно, Мопассану уступает и еще неизвестно, выдержит ли он «гонку на длинную дистанцию», не израсходует ли до времени творческий порыв. «Остается надеяться, — прозорливо замечает в конце статьи в „Таймс“ не пожелавший назваться автор, — что Киплинг не испишется. Современные журналы и их преисполненные энтузиазма издатели — коварная западня на пути яркого, умного и разностороннего сочинителя, который сознает, что он сумел полюбиться читательской публике».
Кто был автором передовицы в ведущей британской газете, не столь существенно; им мог стать любой из выше перечисленных литераторов, ведь каждый из них сыграл в жизни и в литературной судьбе Киплинга свою особую роль.
С Генри Райдером Хаггардом Киплинга связывали пожизненная дружба и прочный, многолетний творческий союз. Своим романом «Лилия Нада» Хаггард вдохновил Киплинга на сочинение первой «Книги джунглей». «Помнишь, как в твоем романе волки прыгают к ногам сидящего на скале мертвеца? — писал в 1895 году другу Киплинг. — При чтении этого эпизода у меня и возникла идея „Книги джунглей“». На первую встречу с Хаггардом в его доме на Рэдклифф-сквер Киплинг опоздал; в тот вечер он чудом остался жив. Его кеб столкнулся на Пиккадилли с грузовым фургоном, и в гости к автору «Копий царя Соломона» Киплинг явился с кровоподтеком на виске. Киплинг не терпел присутствия в его кабинете посторонних людей — Хаггард же пользовался привилегией не только сидеть в комнате Киплинга, когда тот работал, но и писать одновременно с ним. Писатели делились творческими идеями, вынашивали общие планы (которым, впрочем, не суждено было осуществиться), вели философские беседы. «Он один из немногих оставшихся в живых людей, к которым я испытываю живейшую симпатию, остальных уже нет… — писал Хаггард про Киплинга весной 1918 года. — О чем мы говорили? О многом — в основном о человеческих судьбах… Однажды я заметил, что наш мир — один из кругов ада. Он ответил, что ни минуты в этом не сомневается. В нашем мире, пояснил он, есть все, что свойственно аду: сомнение, страх, боль, борьба, скорбь, необоримые искушения, физические и нравственные страдания и, наконец, худшее, что только человек может придумать для человека — смертная казнь!.. Я возразил, что он, по крайней мере, знаменит, что его все знают как „великого мистера Киплинга“ и что для многих его существование является немалым утешением. Он отмахнулся: „Кому все это нужно? Слава ничего не стоит. К тому же в том, что мы пишем, нашей заслуги нет. За нас это делает кто-то другой, мы же не более чем телефонные провода“». «С литературной братией я отношений не поддерживаю, — признавался Хаггарду Киплинг. — Да ведь я к ним и отношения не имею. Как, впрочем, и ты». Киплинг не кривил душой — лишь первые годы он охотно вращался в литературном сообществе. И все же для некоторых представителей «литературной братии» он исключение делал — в первую очередь для Генри Джеймса и Уильяма Эрнеста Хенли.
