Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 1
Вроде в планах этого не было. Но зато в запущенном, неухоженном уголке ты вдруг заметил небольшой крест и надпись на нём «Аверченко».
— Это он, тот самый — писатель Аверченко? — полюбопытствовал ты.
— Да, он, — коротко ответил гид.
— Так почему же могилка так запущена?
— Никто не ухаживает, некому…
И еще — надписи по-русски на парапетах Карлова моста: «Дубчек, мы с тобой, будь ты с нами». Или вот: «Иван, иди домой — твою Машку е. т». Видимо, они поначалу были написаны черной краской, которая проглядывала местами из-под белой — ею, по команде властей, были замазаны надписи. Черные буквы обвели линия в линию — отчего они не перестали читаться…
Эх, найти бы сейчас эти фотографии, ведь сохранял ты их в конвертах все эти годы. Может, еще найдутся.
* * *Итак, ГДР? — Прекрасно! Министерское начальство «за», местный профсоюз, местное партначальство, естественно, тоже — они же люди, и они не сомневаются: без сувениров никто не останется, традиция… Теперь последняя инстанция — парткомиссия райкома. Это всегда, кроме инструктора, заведующего «спецотделом» (т. е., уполномоченного ГБ), десяток пенсионеров из активистов, из военных отставников. Сидишь в приемной, с небольшими интервалами открываются обитые коричневым дерматином двери, в приемной людей остается все меньше и меньше. Вот выходит группка женщин, по всем признакам, провинциалок, они весело переговариваются: впереди Франция, конкурс поваров — не уроним честь страны! Не подведем! Конечно, не подведут.
Приглашают следующего, твоя очередь, можно входить, ты пропускаешь вперёд сослуживца, он тоже должен ехать в ГДР. За эти дни он сбросил килограммов десять (что было ему совсем не во вред) — он почти уверен: не пропустят же! Кадровик из Минобороны, разжалованный Хрущевым полковник, отсидел своё в лагерях: дело было громкое — взятки. Да и как было их не брать, если предлагают, вот он и распределял выпускников академий — в испрошенном теми направлении. Нынешний выезд для него мог бы означать полную реабилитацию. Сейчас ты его успокаиваешь: «Не волнуйся, может, пропустят…» — в чём сам не очень уверен. Сопереживаешь, разумеется, но и любопытно — по его поводу. (Тебе-то что? — все бумаги в порядке, трижды уже выезжал). Минут через десять коллега выходит, сияет — пропустили!
— Ладно, иди, — на ходу бросаешь ему, — вечером обмоем.
Всё, что происходит дальше, похоже на фантасмагорию.
Из-за стола тебя приветствуют улыбками, приглашают подойти ближе. Два-три стандартных вопроса — политическое положение, лидеры ГДР, ну и тому подобное. Папка с твоими бумагами переходит из рук в руки, их наскоро пролистывают… Кто-то из сидящих за столом задерживает на ней взгляд, шепчет что-то соседу, передает ему папку, тот — дальше, по кругу. Ты догадываешься — анкета! Неужели?
— Слушайте, — раздается из-за стола, — а зачем вы, собственно, туда едете?
— Здесь же всё в бумагах сказано! Приказ по Минздраву, вот рекомендации. Служба! — пытаешься ты что-то добавить. Тебя уже не слушают:
— Что-то вы разъездились, дорогой товарищ, — вот в Польше были, даже два раза, в Чехословакии, да и в ГДР уже бывали! Многовато — так ведь вы, наверное, еще и нашу страну не всю знаете, а вы вон куда! Мне кажется, товарищи, мы должны воздержаться, какое будет мнение? Воздерживаемся? — единогласно… Вы свободны, — это уже к тебе.
Если бы только этот партийный хмырь знал, насколько пророческими скоро станут его слова! Свободен! Прямо сейчас, прямо за дверями комиссии, ты понимаешь: «Свободен. Уезжаю, всё!». Увольняюсь. Риск? Да, немалый — это помнят отказники тех лет.
Потом — всё по-заведенному: просьба об освобождении со ссылками на здоровье, залежавшуюся кандидатскую, ревизия…
* * *Новый поворот стрелок, они постоянно меняют направление: вперед-назад, вперед-назад…
Отступление: лучше бы его не было. В 1976-м, когда ты уезжал из страны, Каган, конспирируясь всеми возможными способами, тайком — опасно же быть в связи с «отъезжантом»! — а он, по протекции друзей, снова занимает «ответственную» должность — просит тебя прислать и ему «вызов». То есть приглашение — из Израиля. Такие «приглашения» тогда лепились в Израиле сотнями, тысячами, — липовые, в основном, от никому неведомых «родственников». И ведь все знали, что это — «липа»! Например, ты, подавая в ОВИР прошение о выездной визе, сообщил, что тебя ждет не дождется и мечтает как можно скорее заключить в объятья в Иерусалиме родная по двоюродной бабушке тетя-израильтянка. Потом, правда, оказалось, что имя приглашающего — мужское. Значит, это был «дядя». Да… 1978-й. Вот ты уже встречаешь в Лос-Анджелесе Кагана, перебирающегося сюда из Нью-Йорка. С ним жена Таисия Ивановна, Тася, и их любимица, вредная злая пожилая болонка Буся. Одна съемная квартира, другая… за главного грузчика, естественно, ты. Здесь вы еще успели что-то сделать вместе — выпустили книгу Халифа «ЦДЛ», например, тайно привезенную автором в эмиграцию.
Набирала книгу Тася на примитивной наборной машинке, привезенной Каганом из Нью-Йорка — ты прислал ему туда на нее несколько сот долларов, выкроенных из зарплаты. Помнится, не очень большой, даже, скорее, просто маленькой. После этого «ЦДЛ» издавали в России, дважды, кажется. Годами позже, обнаружив книгу на прилавке магазина, ты позвонил Халифу прямо из Москвы — да знает ли он об этом? Оказалось, знает, и даже какой-то гонорар за нее получил. Ну, и слава Богу.
А тогда, спустя некоторое время по приезде, Каган написал несколько текстов для «Панорамы», иные были удачны, потом — перестало у него получаться. И вы разошлись. Ну, не «как в море корабли», а так… ему показалось, что он и сам может «делать» русскую газету. Сделал — один или два номера, в чём ему помогли твои же приятели, тоже недавние эмигранты, сумевшие к тому времени обзавестись небольшим печатным станком.
В эмигрантском мирке, где читателей пока совсем мало, еще одна газета — не что иное, как прямая конкуренция твоей, а ведь ради неё ты оставил службу, где тебе неплохо платили… И кроме расходов в твоём нынешнем бюджете нет ничего. А Каган — ведь это ты помог ему здесь выхлопотать госпособия, медицину — тоже бесплатную, на него и на жену. Вот ведь как… Грустно тебе это вспоминать сегодня, не надо бы, да и нет теперь Кагана. Но и не забывается.
Светлая ему память…
От выпущенного халифовского тиража у тебя чудом уцелел единственный экземпляр — остальные как-то разошлись, большую часть книг ты передал тогда же самому автору. Правда, богатым он от того пока не стал — ни тогда, ни сейчас. Что жаль…
