Феликс Медведев - О Сталине без истерик
Мое вводное сообщение ограничивается планом принципов. Для Маркса Парижская коммуна – это «наконец найденная форма» социалистического общества: поскольку речь там идет о революции без единственной партии (в Коммуне доминировали прудонисты и бланкисты при единственном марксисте), без государства (прямая демократия) и самоуправляемой (начало захвата предприятий рабочими советами). Полная противоположность советскому государству.
Не свойственно ли самой природе социализма быть единственной революцией, которая не может делаться «сверху»?
Социализм – это не только политическая революция (смена команды у власти и даже социального класса). Это не только экономическая революция (переход собственности). Он затрагивает фундамент общества: форму культуры и социальных отношений, покоящихся на привилегиях, господстве, дуализме, отчуждениях. Следовательно, он предполагает радикальное изменение не только институтов, но и людей, которые его делают: слишком много революционеров хотят изменить все, кроме самих себя.
И хотя я не сказал этого, все поняли: есть ли уверенность, что даже в самоуправляющемся югославском социализме все идет от основания, снизу? А люди, особенно руководители, изменились ли они в глубине себя?
Я заключаю: «Социализм – это утопия в прямом и хорошем смысле этого слова: идея – регулятор для ориентации революционного движения нового типа, нацеленная на внешность и внутреннее содержание человека, социальные структуры и духовный мир каждого».
Этот подход – я вынашивал его всю мою жизнь – не нравится никакому политическому или религиозному руководителю: все они хотят заставить нас верить, что Царство Небесное уже здесь, во плоти, в какой-то церкви или партии…
За этим моим заключением последовало долгое молчание.
Атака началась в соответствии с гнусным правилом игры всех политиков: мы и другие. «Другие» – это здесь.
Один краснолицый журналист объясняет мне: «Сталин сделал социализм “сверху” в половине Европы. Он навязал там режим, похожий на советский, благодаря победе своих армий в 1945 году. Я говорю вам как бывший партизан [он потрясает культей над своей головой], мы, сербы, мы – единственные, кто сами себя освободили».
Я пытаюсь сделать дебаты менее страстными: «Это правда, дорогой товарищ, что социалистический режим в этих странах родился не “снизу”, не из стихийной народной революции, чего ожидали Ленин и Троцкий в Германии и Франции. Но можно ли говорить, что речь идет здесь об оккупации, подобной, например, гитлеровской?»
Мой краснолицый ворчит: «Я не сказал этого…»
– Хорошо!.. Тогда сделаем небольшой экскурс в историю: попробуем судить в том же свете экспорт французской революции во всю Европу. Военные победы Наполеона смели феодальные структуры, архаичные и угнетающие. Народы, которые жили под их гнетом, не имели сил разбить их своими руками, «снизу». А Наполеон за пределами Франции явился, по крайней мере вначале, как Робеспьер на коне. Его принимали как освободителя от рабства и хаоса прошлого. Гегель, видевший въезд Наполеона в Иену, писал: «Я видел разум на коне!»
– Значит, Сталин – Наполеон?
– Нет, я просто говорю, что, если судить в масштабе веков, ни советский социализм, ни Сталин, олицетворявший его в течение трети века, не являются уникальными уродствами истории. Исторические параллели всегда лживы. По определению. Поскольку та же схема не может применяться в различных исторических условиях. Но аналогии являются иногда рабочими гипотезами, и, в частности, они помогают нам соотносить объективные мерки с окрашенной нашими чувствами действительностью.
У меня не было впечатления, что я убедил всех журналистов, но среди них было явное замешательство, а значит – размышление. Следующий вопрос – более технический:
– Не является ли принудительная сталинская индустриализация примером преступлений «социализма сверху»?
– Я не знаю индустриализации, которая не была бы принудительной, пришедшей «сверху». Но в странах Запада в XIX веке «верхом» были патронатобъединения предпринимателей и государства. А на Востоке в XX веке – это партия и государство. Подлинная проблема состоит в том, может быть, чтобы исследовать саму по себе индустриализацию: является ли она единственным возможным путем развития человечества?
Никто не желает сражаться на этой территории: запретная тема западной модели роста выходит за границы Востока и Запада.
Пресс-конференция заканчивается в атмосфере всеобщего ликования: пожимаются руки, взаимные пожелания, полный ритуал «братских партий».
…Роже Гароди передохнул, задумался, переспросил, работает ли мой диктофон, и снова вернулся к воспоминаниям о Москве. Заговорил о своем собственном опыте знакомства со всеобщей подозрительностью, нетерпимостью.
– Я был связан в Академии наук с одним из ее членов – Окуловым. Ежедневно работали вместе. Мы испытывали друг к другу братские чувства. Однако он ни разу не принял меня у себя дома. Чтобы отметить 20 лет своего супружества, он и его жена пригласили нашу семью в ресторан.
За год моего пребывания в Москве, при всем том, что я был гарантированно «безопасным» (как член ЦК ФКП), я смог проникнуть только к трем домашним очагам: писателя Ильи Эренбурга, балерины Виолетты Бофт и генерала Игнатьева. Никто из троих не был членом партии. Больше того, в силу разных причин все трое, несмотря на их известность, находились в «маргинальной» зоне советского общества.
Эренбург удивил меня терпимостью суждений о процессах и репрессиях. Каков был масштаб этих чисток на самом деле? – Никто не может этого сказать. В ту пору я прочитал книгу одного из самых принципиальных и светлых критиков – Исаака Дейчера. В его книге о жизни Сталина, написанной за год до смерти последнего, он оценил число жертв в несколько десятков тысяч. Это уже ужасная цифра! [По другим, более поздним, данным, к этой приблизительной цифре следует прибавить, по крайней мере, еще два ноля! – Ф. М.]
На Арбате, у моего друга Жана Катала я иногда встречал французского политического обозревателя Жоржа Бортоли. Оба они были крайне критичны по отношению к режиму Сталина и очень хорошо информированы. Они часто говорили о репрессиях, но никогда не называли таких безумных цифр, которые впоследствии сделает официальными антикоммунистическая пропаганда: 10 миллионов. Неужели для того, чтобы оправдать лозунг: «Хуже Гитлера», понадобилось к истинным цифрам добавить ноль?
