Мартин Писториус - В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса
Мамины глаза сияют этим чувством, когда она поворачивается ко мне.
– Я только на минутку забегу туда, чтобы выяснить, куда нам нужно ехать, а потом вернусь за тобой, – говорит она.
Мама выходит из машины и захлопывает дверцу. Я остаюсь сидеть, и весеннее солнце льется через ветровое стекло, заставляя меня щуриться. Мы приехали в коммуникационный центр, где меня впервые тестировали почти два года назад.
Сегодня меня пригласили посетить день открытых дверей для студентов, после того как моя мать настояла на необходимости сообщить специалистам о моем прогрессе.
– Ты так далеко продвинулся, Мартин! – говорила она мне. – Я непременно поеду и встречусь с ними. Они захотят об этом знать. Ты пользуешься компьютером всего год – и как много уже способен на нем сделать!
Это случилось несколько недель назад. Я знал, что нет смысла пытаться остановить маму, коль скоро она приняла решение похвастаться, поэтому сидел и ждал ее. По возвращении она взволнованно рассказала мне о том, что там было.
– Они хотят встретиться с тобой, – говорила она. – Им никак не верится, что ты так быстро прогрессируешь. Они пригласили тебя на семинар со студентами.
Понимаю, почему все так удивляются. Я и сам несколько утратил равновесие, осознав, что теперь у меня есть работа. Всякий раз, когда меня привозят в офис, где я один день в неделю занимаюсь волонтерской работой, мне приходится убеждать себя, что я не сплю. Я работаю в том самом центре здоровья, где помогал наладить компьютеры вместе с Вирной, и я едва могу поверить в то, что теперь от меня требуется нечто большее, чем тупо разглядывать стены в дневном стационаре.
Это простая работа: я фотокопирую документы и складываю их в папки, потому что правая рука достаточно окрепла, чтобы держать листы бумаги, а моя замечательная коллега по имени Хасина помогает мне, если оказывается, что что-то я не могу сделать сам. Кроме того, я отлаживаю компьютеры по мере возникновения проблем.
Самое лучшее в этой работе то, что я наконец-то смог расстаться со стационаром. Каждый вторник у меня возникает странное чувство: меня провозят сквозь двери здания, и мое тело почти неощутимо кренится вправо, в сторону моей прежней классной комнаты, но мы поворачиваем в противоположном направлении – к центру здоровья. Расставание со стационаром – своего рода развилка на моем жизненном пути: я бы умер, если бы меня снова послали в подобное заведение. Мне иногда кажется, что тень призрачного мальчика, которым я был, по-прежнему живет в том месте, где я провел столько лет. Но я отталкиваю эту мысль прочь: я отказываюсь думать о прошлом теперь, когда у меня есть будущее.
Мое тело становится сильнее по мере того, как я начинаю больше им пользоваться, хоть эти перемены едва ощутимы. В те дни, когда у меня нет работы, я занимаюсь на компьютере дома. Теперь я немного окреп и чуть увереннее сижу прямо. Мышцы шеи стали достаточно сильны, и я больше могу пользоваться мышью-наголовником, и я потихоньку начинаю осваивать сенсорную панель ноутбука, потому что мои руки, в особенности правая, становятся чуть более надежными. Левую я по-прежнему почти не контролирую. Так что, хоть я еще и не превратился в бабочку, однако постепенно выползаю из куколки.
Единственная очевидная связь с моим прошлым – это слюнявчик, который я по-прежнему ношу, память о тех днях, когда слюна настолько неконтролируемо стекала на грудь, что логопед порекомендовал класть мне в рот сахарную пудру, чтобы заставлять глотать. На самом деле он мне больше не нужен, и мать не хочет, чтобы я его носил, но я не в состоянии заставить себя полностью отказаться от него. Может быть, я просто боюсь потерять те волшебные силы, которые так неожиданно получил, если буду слишком самонадеян и сниму слюнявчик.
Может быть, мое нежелание отказаться от этого остатка моих младенческих лет – единственный акт бунтарства, который есть в моем распоряжении, и я хочу использовать его по максимуму, начиная понимать, каково это – самому принимать решения. Решение надевать или не надевать слюнявчик каждый день – это зачастую моя единственная возможность сделать самостоятельный выбор, так что я категорически хочу быть тем, кто решает этот вопрос.
Сейчас, сидя в машине в ожидании матери, я смотрю, как взад-вперед по улице передо мной прохаживаются студенты. Коммуникационный центр – подразделение университета, и я мечтаю учиться в таком месте, поскольку знаю, что когда-нибудь мне захочется полноценно работать с компьютерами. Бывают моменты, когда они кажутся мне самыми простыми вещами в мире по сравнению со всем тем, чему я учусь.
Я даже начал тестировать программное обеспечение для одной компании из Великобритании. Я использую в своем компьютере их коммуникационные программы, и мы с мамой выискивали ошибки в их программном обеспечении с того момента, как начали им пользоваться.
Поначалу изготовители высылали решения проблем на электронный адрес моей матери, но со временем стали переписываться уже со мной. Когда до них дошло, насколько хорошо я знаю эти системы, они обратились ко мне с предложением начать тестировать их. Я не имею представления, каким образом и почему я настолько хорошо понимаю компьютеры, но уже перестал задаваться этим вопросом. Теперь так получается часто: есть вещи, которые я делаю не задумываясь, а люди удивляются.
Когда недавно в наш офис пришел отец, он озадаченно смотрел, как я укладываю документы в папки по алфавиту.
– Откуда ты знаешь, что куда надо класть? – с удивлением спросил папа.
На самом деле я об этом не думал. Я все еще не могу по-настоящему читать, но сличаю буквы, которые вижу в названии документа, с теми, которые напечатаны на папке. В конце концов, буквы – это просто символы: буква А похожа на человека, который хлопает в ладоши над головой, М – на вершину горной гряды, а S – на извивающуюся змею.
Дверца машины открывается, и мама наклоняется ко мне.
– Ты готов?
Она ставит коляску возле дверцы и, приподняв мои ноги, выдвигает их из машины, потом берет меня за руки. Мы тянем, каждый в свою сторону, и я приподнимаюсь, а потом, изогнувшись, сажусь в коляску. Мама кладет мне на колени ноутбук и везет к зданию, где электрические двери, которых я не видел два года, разъезжаются в стороны, пропуская нас. Женщина провожает нас в комнату, где подают кофе, и мой взгляд скользит по людям, которые стоят и разговаривают.
Двое из них – мужчины, ни один не сидит в коляске, но у каждого при себе ящичек, очень похожий на тот, который когда-то едва не купили мне мама с папой. Я смотрю на этих людей с интересом, как орнитолог смотрит на редкую птицу. Я еще никогда не видел человека такого же безмолвного, как я сам.