Лаврентий Берия - Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание
До 1937 года, до раскрытия заговора Тухачевского – Якира – Уборевича, такой метод санкционирован не был, потому что картина тайной, с организацией заговоров против «генеральной линии ЦК», деятельности в СССР не представлялась очень уж масштабной и разветвлённой. В заговоры именно что играли, потому что верхушка любого заговора состояла из людей непоследовательных, колеблющихся, внутренне слабых. С одной стороны, они – сами по себе, без внешней поддержки – не представлялись очень опасными. С другой стороны, после ареста они достаточно быстро сознавались, поскольку за всеми числились, как правило, былые оппозиционные прегрешения, отрицать которые было нельзя. То есть ниточки, за которые могло ухватиться следствие, имелись.
С 1937 года ситуация изменилась. Вначале раскрытие заговора Тухачевского показало, что реальная опасность для страны была большой и остаётся большой. Затем, в ходе следствия, всё более выявлялась картина заговорщицкой деятельности в общегосударственном масштабе. К середине лета 1937 года Сталину стало ясно, что в партийно-государственном руководстве в центре и на местах сформировался мощный слой перерожденцев, который оказался переплетён связями и настроениями с затаившимися троцкистами, правыми и прямыми внутренними и внешними врагами социализма. Причём практических действий ещё предпринято не было, пока всё оставалось на уровне разговоров. Но, как известно, «в начале было Слово». А за словом могли последовать и дела.
Однако слово, хотя и может стать материальной силой, само по себе нематериально, и его к протоколу не пришьёшь. А скрытая магнитофонная запись тогда существовала в зачаточном состоянии даже на Западе. Поэтому даже долгое следствие с использованием лишь логических методов было малоэффективно или неэффективно и вело к неприемлемой – по ситуации – затяжке сроков.
К тому же следователям противостояли не дети и не полудефективные уголовники, а люди развитые, привыкшие к дискуссиям, дипломатии, лавированию и т. п. Вот почему с 1937 года пришлось вынужденно санкционировать для НКВД меры физического воздействия.
Однако в шифровке от 10 января 1939 года Сталин напоминал: «При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с Советской властью даже в тюрьме…»
В той же шифровке Сталин отмечал, что этот метод намного ускорил дело разоблачения врагов народа, но при этом признавал, что «впоследствии, на практике, метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его к случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару…»
Впрочем, Сталин тут же предупреждал адресатов, что этим нисколько не опорочивается сам метод, если он правильно применяется на практике, и пояснял:
«Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата… Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников».
В заключение Сталин вновь подчёркивал, что данный метод должен применяться в виде исключения, в отношении явных и не разоружающихся врагов.
Нельзя забывать, что Берия обратился к Сталину с просьбой о санкционировании методов физического воздействия и впредь в тот момент, когда НКВД Берии ещё лишь предстояло вскрытие многих сторон вполне реальной антигосударственной деятельности тех же Ежова, Фриновского, многих других троцкистов и правых и т. д.
И в записи в дневнике от 3 января 1939 года Берия обрисовал ситуацию вполне внятно. В следствии по заговорам важнейшими являются чистосердечные показания подозреваемых или обвиняемых, а добиться их одной логикой порой просто невозможно. К тому же – в краткие сроки. А ликвидировать потенциальную «пятую колонну» в верхних эшелонах руководства страной надо было очень срочно. Ведь уже в 1939 году СССР стоял перед реальной угрозой вовлечения в войну с тем или иным противником.
11/I-39
Никак не разделаемся с передачей дел. У Николая[75] вид то злой, то бледный, а чаще вообще не появляется, а надо. Приходится появляться, не всегда трезвый, а бывает и хуже. Манкирует все больше.
Надо все проверить до точки, потому что сейчас вычищу, потом можно будет спокойно работать. Георгий и Андреев ругаются, Николай сразу стихает. Тут уже не скажешь, что Берия придирается. Но чем больше разбираемся, тем он тише.
А что он скажет. Довел до бардака, ничего не скажешь. Почти по любой линии приходится выправлять. Сейчас вижу что хороших задумок у Николая было много, что-то мы обязательно используем. Ну и что? Дурак, начал за здравие, а кончил за упокой.
Одно спасибо, Николай хорошо почистил Аппарат от людей Ягоды. Но это он для своих расчищал, а теперь надо их чистить. Вот кончим с проверкой, Акт Кобе направим, а там возьмусь уже крепко. Надо взяться за погранохрану. Пограничник должен быть на границе не сторожем, а хозяином и часовым передовой линии. Это большое дело и оно сейчас очень плохо поставлено. Во Внутренних Войсках тоже бардак, но у них своя специфика. Они как раз должны быть сторожа, а какие они к такой-то матери сторожа если за один год сбежало 30 000 человек[76].
21/I-39
Сегодня с Николаем[77] сидели рядом в президиуме на Траурном Заседании по поводу 15-летия смерти Ильича. Вид грустный, так и просидел молча, слова не сказал. И жалко его, и сам виноват. Сколько я уже видел запутавшихся людей и все не поймешь зачем. Если нет у тебя дисциплины, то пропал. Когда власть есть, легко разложиться.
Николай тоже, и работал как вол всю жизнь, сам так говорит, а все равно не удержался. И не все здесь чисто. Я и Михаила[78] знаю. Это теперь Николай Кобе кается, а когда они с Михаилом в Наркомате заправляли, не каялись. Михаил недаром с анархизма начинал, эта публика как была авантюристами, так оно и дальше шло. Сколько я с Михаилом ругался по ГПУ.
Ниточки тянутся, а как размотаются?
24/I-39
Сегодня товарищ Сталин говорит мне, когда остались одни, насчет Интуриста ты прав, так всегда и действуй. Ты хоть и в ГПУ сейчас, а всегда должен смотреть широко, в государственном масштабе. Не со своей кочки а как с горы. Ты молодец, умеешь видеть все сразу. Так и шуруй. И имей ввиду (так в тексте. – С.К.), нам надо Дальстрой раскрутить, золото надо. И олово надо[79]. Война может быть уже в этом году.
