Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [Только текст]
Все фотографии на обороте подписаны.
Я совсем замучила бедную старушку. Но она уверяет меня, что я ей так пришлась по душе, что она приехала в Гатчину заявить сыну (Петру Ивановичу. — Авт.), что после ее смерти ее „Записки о 4-х царствованиях“ должны быть переданы мне, а от меня, как Вы знаете одна дорога к Вам в Пушкинский Дом. Указала мне между прочим на очень интересный архив Анненковых, но к сожалению вся семья теперь на Кавказе и вернется если, то не раньше осени. — Попытаюсь и туда найти пути.
Кроме того подумайте еще о ком-нибудь, меня так увлекает эта работа, Вы заразили меня Вашей жадностью. Когда поймаю что-нибудь удачное, поверьте даже руки дрожат.
Очень, очень, очень прошу, сегодня же поблагодарите со всем свойственным Вам подкупающим искусством ее за ее вторую порцию. Вам это ничего не стоит, а она сослужит нам, я уверена полезна и в будущем. Она поручила мне передать письмо ее Котляревскому и сказать ему, что если Александровский Лицей Музей не будет восстановлен, лампа будет передана в Пушкинский Дом. Я оттого прошу Вас написать сегодня уже, что она уезжает на все лето в Гатчину в понедельник.
С искренним уважением М. Врангель.
Только что получила от А. П. Араповой фотографию в рамке ее матери с прибавлением любезных слов, Вам лично, баронессе или в Пушкинский Дом»{1156}.
Это письмо баронессы Врангель приоткрывает новую страничку истории жизни потомков Натальи Николаевны Ланской в трагический послеоктябрьский период.
Дело в том, что баронесса была матерью П. Н. Врангеля (1878–1928) — генерала Белой армии. Ее младший сын, Николай Николаевич (1882–1915), литератор, историк искусства, коллекционер, к тому времени уже умер и был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. (Его могила не сохранилась.)
Еще до 1917 года Н. Н. Врангель и его мать поддерживали тесные связи с непременным секретарем Императорской Академии наук, одним из тех, кто стоял у истоков создания Пушкинского Дома, — академиком Сергеем Федоровичем Ольденбургом (1863–1934), востоковедом.
После смерти сына Николая Мария Дмитриевна передала в Пушкинский Дом коллекцию и научные труды, им собранные, и увлеченно продолжала его дело в тревожные дни 1918 года.
Упомянутый в письме архив Анненковых — это архив племянницы А. П. Араповой, Натальи Николаевны Анненковой, в первом браке княгини Меликовой, которая в то время находилась на юге России, по всей видимости, надеясь пережить там смутное время.
М. Д. Врангель, ведя речь об этом архиве, со слов А. П. Араповой упоминает, что «вся семья теперь на Кавказе и вернется если, то не раньше осени», а так как муж Н. Н. Анненковой — офицер русской армии погиб в Первую мировую войну в 1915 г., то «семья» — это сама Наталья Николаевна и ее 20-летний сын Сергей Николаевич Меликов.
Очевидно, что баронесса в надежде «попытаться и туда найти пути», рассчитывала на своего старшего сына Петра Николаевича, генерал-лейтенанта, командующего Добровольческой армией Вооруженных сил Юга России.
Но судьба этой внучки Натальи Николаевны Ланской — Н. Н. Анненковой — сложилась не так, как предполагали в Петрограде.
Несомненно, что, видя, куда катит колесо истории, Наталья Николаевна Анненкова и приняла решение эмигрировать с сыном в Швейцарию, еще не зная, что уже никогда не вернется в Россию…
Старшая сестра Н. Н. Анненковой — Е. Н. Бибикова, выбрала иную судьбу, о чем впоследствии писал их двоюродный племянник — Михаил Бушек:
«После Февральской революции она уехала с мужем в Пятигорск и только после окончания Гражданской войны я нашел ее в г. Краснодаре. К этому времени ее муж умер и она жила со своим 7-летним воспитанником Митей. Вскоре после этого, в 1920 г., она приехала и жила у нас в Тамбове. Но потом уехала в г. Пензу и с. Андреевку»{1157}.
10 июня 1918 года
А. П. Арапова — М. Д. Врангель.
«Дорогая баронесса!
Простите великодушно, что так мало знакома с Вами, я решаюсь прибегнуть к Вашему посредничеству, по чувству утопающего, ищущего кругом себя спасательную соломинку. Сын мой, который передаст Вам эти строки, объяснит все обстоятельно.
Меня угнетает внезапное горе и непосильная забота о моей несчастной сестре (Марии Гартунг. — Авт.). С моего отъезда в Гатчину, когда мы расстались, у нее объявилось нервное расстройство, порожденное волнениями и переживаемыми страхами на 87-м году. В меблированных комнатах „Continental“ ее больше не хотят держать. В моей новой квартире такой хаос, что постель негде поставить, и положение ее может только ухудшиться. На предложение сына переехать сюда к нам она упорно отказывается, заявляя, что требует, чтобы семья ее оставила в покое, жить по-своему. Вы хороши с администрацией Пушкинского Дома. Может быть, у кого-нибудь есть связи с правительством, и Вы с Вашей энергией и отзывчивым сердцем уговорите их принять участие в горькой судьбе ее и хоть временно найти ей приют в каком-либо санатории. Они так переполнены, что частным лицам этого невозможно достичь. Сама я не в силах приехать в город, так как после этих тревожных известий у меня возобновились сердечные припадки, и я чувствую себя очень нехорошо.
Если есть возможность — помогите последней в живых дочери бессмертного поэта.
Еще раз извиняюсь за дерзновенный призыв и прошу верить моему глубокому искреннему уважению.
Преданная Вам Александра Арапова.
Гатчина, Проспект Павла I, 34, 10 июня 1918»{1158}.
Со всей очевидностью можно предположить, что «внезапное горе», о котором пишет А. П. Арапова, связано с ее сыном Андреем.
Накануне он как адъютант великого князя Михаила Александровича был расстрелян в Петрограде.
Внуку Натальи Николаевны Ланской — Андрею Ивановичу Арапову, было всего 46 лет. По этой ветви род Араповых пресекся, поскольку «Анди», как всю жизнь звали его домашние, так и не успел обзавестись семьей.
Однажды Александра Петровна написала об опасениях Натальи Николаевны: «…Мать твердо уверовавшая в предвидение Пушкина, убеждена была, что не обойдется без революции и резни на улицах. <…> Мать… страшилась революции, наподобие французской, — столь близкой ея поколению, и всегда твердила, что у нея одно желание: не дожить до ея кровавых ужасов. Оно исполнилось…»{1159}.
13 июня 1918 года
В ночь с 12 на 13 июня в Перми был учинен самосуд, в результате которого великий князь Михаил Александрович и его секретарь Николас Джонсон были убиты. Затем была пущена дезинформация о якобы совершенном ими побеге. Организатором самосуда был председатель поселкового Совета Г. И. Мясников, а участниками произвола — начальник милиции Перми В. А. Иванченко с ведома председателя Губчека П. И. Малкова и помощника комиссара милиции В. А. Дрокина.