Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
Мир вообще, повторяю, переполнен произведениями искусства очень высокого уровня, ждущих признания, но тем не менее, даже в очень крупных музеях вещей самого высокого класса не очень много. Они выхватываются из общей массы опытным зрением мгновенно. Так и в «железнодорожном» музее Д`Орсей. В огромных дебаркадерах, столь же изящных, принадлежащих своему времени — конец XIX — начало XX века, — как и Киевский вокзал, как и Эйфелева башня, разместилась огромная экспозиция. Сейчас музеи творятся не как собрание только одних раритетов, а как некое шоу, где посетитель смотрит «весь поток», отмечая, если он чуть-чуть в этом деле понимает, знакомые по репродукциям и телевидению произведения. Такой же собственно и музей современного искусства. Выставлено все, и говорю это без уничижительного оттенка. Выставлены оригиналы скульптур, украшающие мосты и здания, картины выставлявшиеся в «Салоне» — в то время скандал, — а потом вошедшие в сокровищницу мирового искусства. Есть залы с мебелью в стиле модерн, стоят макеты вокзалов, театров и отелей. Самая интересная игрушка этого музея — огромный макет Гранд-Опера, зал, в котором макет выставлен, называется «Ореrа rооm». Еще когда я, в натуре, в городе, обошел Гранд-Опера по периметру и со стороны площади Дягилева посмотрел на задний фасад, я обратил внимание на объем закулисной части: да это целая фабрика видений со своими мастерскими, хранилищем, балетными залами, кабинетами администрации и прочее и прочее. А здесь дан разрез этого здания, показана огромная империя, наглядно видно, какие гигантские полотна декораций, все эти задники, падуги во все зеркало сцены могут быть подняты вверх по всей их длине или спущены на много метров вниз, видна конструкция, показывающая, как сначала поднимали, чтобы зажечь свечи, а потом спускали в зрительный зал гигантскую люстру. Вообще, чтобы быть кратким, можно сказать, что и конец, и начало прошлого века показаны синхронизированно с направлением искусств и самой жизнью.
Самое драгоценное сокровище всего этого пышного и разнообразного парада — коллекция импрессионистов. То, что мы в свое время выхватывали поодиночке в разных музеях нашей страны, а потом и за рубежом, представлено здесь во всей своей целостности, как единый поток единомышленников, может быть, и не всегда друживших и знакомых друг с другом, но исповедующих новое видение мира. Ах, как хочется вспомнить здесь отдельные работы из коллекции миллионера Щукина, ставшие основой экспозиции музея изобразительных искусств им. Пушкина. Нам казалось всегда, как это много. Но это лишь проблески. Шедевры здесь в залах Д`Орсе.
28 мая, воскресенье. Эту последнюю во Франции запись я заканчиваю соображением: историческая Франция для меня исчерпана. Я сверил свои книжные образы и обнаружил, что люди, которые когда-то отбрасывали тень в истории — существовали. Ряд мифов развеялись — Лувр и Париж Людовика XI исчез, а другие, сформированные временем образы оказались полны сил. Существует Шартрский собор, и оттого, что он провинциальный, он больше похож на живого посланца истории, он так и ввалился к нам весь в пометах времени и со своими нуждами ремонтов и реконструкций. Самое сильное впечатление даже не от посещений дома, связанного с Прустом, а от параллельного с этим посещением чтения прустовского романа. Некоторое впечатление от жизни и других, в отличие от Фриу и Сокологорской, умонастроений, — посещение в Мело Татьяны.
Я ее, конечно, люблю, мое сердце и душа открыты для всего связанного с моей собственной историей, я, в отличие от В.С., просто люблю родственников, это дом, родственный мне по духу, и что-то неуловимо есинское разлито здесь, откровенное, смелое на язык и живое. Мы все, действительно, не умеем от всех таиться, жить в щелочке, заграждаться ставнями и т. д. В общем, я у Татьяны уже второй раз, но они опять переехали, и Марк директорствует теперь в огромном лицее в Mеnlo. Здесь квартира значительно больше и презентабельнее. Это и кухня, и парадная гостиная, и комнаты для гостей, и спальни наверху, и директорский кабинет, вход из которого ведет и в сам лицей, и в квартиру. Естественно, существует еще и отдельный ход с улицы, гараж, стоянка для автомашины, высокие потолки, камины и предметы нового времени — газ, центральное отопление и пр. и пр.
Есть большой смысл, что директор живет в большой, отличной квартире непосредственно в самом учреждении. Все правительства, включая царское, недаром селили так своих чиновников — чиновник был и заложником, и наблюдателем. Я бы без малейших колебаний переехал в институт, и это было бы и для дела, и для меня полезно. Но мы живем в других координатах порядка.
Коля, мой племянник, чей портрет висит у меня в кабинете, подрос. Чему можно позавидовать, так это его детству — огромная комната, два ящика игрушек, конструкторы, железная дорога, компьютер, свой телевизор. Сегодня в 7 часов вечера Коля на автобусе со своим классом едет в Милан. Жизнь молодого буржуазенка. Марк втянулся в этом лицее в какую-то демократически-административную склоку со своими коллегами. Жаловался, что чем меньше опыта и знаний у коллеги, тем больше амбиций. С этим я согласился, это нам знакомо по нашим. Кормили хорошим буржуазным обедом, но репертуар Тани, хотя и чуть расширился, — знаком: полуфабрикаты, но высшего качества и приготовленные с большей умелостью. Уровень их жизни несравним с уровнем жизни ректора одного из самых престижных в России вузов и известного писателя. На столе вывезенный из России хрусталь — из соседнего, им по прошлой жизни, магазина «Власта», и еще ГДРовский фарфор — из «Лейпцига».
Марк и Таня купили в Ла Боле новый дом, старый, маленький будут продавать. Взносом за дом, видимо, послужила плата за проданную в Москве квартиру. Дом стоит около 300 тыс. долларов. Отцу еще расплачиваться за дом 20 лет, но у племянника уже есть собственность. Моя мачеха, которой 80 лет, изучает французский язык в мэрии, вместе с молодыми неграми, и чувствует себя прекрасно. Отец умер, вернее, погиб в 78 лет. Т.А. была в прелестных жемчугах и с голубыми волосами. Судя по всему, мечта ее жизни исполнилась. Требовать от нее, чтобы во имя просто слов «страна», «Родина» она жила в Москве, когда единственная и так внешне похожая на нее дочь и единственный внук живут в другой стране, было бы жестоко. Она уехала 26 сентября, почти два года назад. Плохо, что сегодня она говорит: «Это день моего освобождения». Ее сводная сестра была 30 лет секретарем и близким человеком у Матисса. На десерт подали три сорта сыров и прекрасный торт-мороженое. Сразу же после обеда Таня и Марк отвезли нас с С.П. в Фонтенбло.
Ну, здесь, кажется, я и насытился историей. Надо забыть о королях, их предательствах, своеобразии их личной жизни, все это тлен и все ушло в землю, но вот краски еще по-прежнему сияют. Но это все — миг истории, как все сплющится, если цивилизация простоит еще тысячу лет, какая там разница между Карлом III и Карлом IV и кому будет какое дело, что все французские королевы и императрицы в Фонтенбло спали в одной и той же комнате. Какие тени гнездятся в ней сейчас? И как им всем было не страшно спать под той же самой сенью, под которой обдумывала свои коварные интриги Мария Медичи. Я досматривал здесь, в Фонтенбло, чего не досмотрела В.С. Круглый столик в маленькой комнатке во дворце, где Наполеон подписал свое отречение, двор, где он прощался со старой гвардией.
