Ольга Елисеева - Екатерина Великая
Под занавес Россия одержала еще одну громкую победу. 31 июля эскадра Ушакова настигла турецкий флот у мыса Калиакри, где неприятель укрылся под защитой береговых батарей. Ушаков сумел отрезать турок от берега и атаковал, победа была полной. Остатки некогда могущественного флота Порты пришли в Константинополь, где при виде разбитых кораблей началась паника и разнесся слух, что грозный Ушак-паша идет к турецкой столице[1532].
15 августа из Галаца Потемкин сообщил Екатерине о начале переговоров с драгоманом великого визиря[1533]. Между тем у Григория Александровича возобновились приступы болотной лихорадки. Императрица была испугана. Уже после смерти князя она писала Гримму: «С летами и опытом он исправился от многих своих недостатков. Три месяца тому назад, когда он приехал сюда, я говорила генералу Зубову, что меня пугает эта перемена, и что я не вижу в нем его прежних недостатков, и вот, к несчастью, мои опасения оказались пророчеством»[1534].5 октября Потемкин скончался.
Известие о смерти князя достигло Петербурга вечером 12 октября. Был прерван начавшийся было в Эрмитаже бал, и тотчас собрался Государственный совет, заседание которого продолжалось и на следующее утро[1535]. Безбородко сам вызвался ехать в Молдавию для продолжения переговоров[1536].
Императрица была поражена тяжелым ударом. 12 октября Храповицкий записал: «Слезы и отчаяние. В 8 часов пустили кровь». Ночь она провела без сна и около двух часов утра села за письмо Гримму. «Снова страшный удар разразился над моей головой… мой воспитанник, мой друг, можно сказать мой идол, князь Потемкин-Таврический скончался в Молдавии… С прекрасным сердцем он соединял необыкновенно верное понимание вещей и редкое развитие ума… Одним словом, он был государственный человек, как в совете, так и в исполнении. Он страстно, ревностно был предан мне: бранился и сердился, когда полагал, что дело было сделано не так, как следовало… Но в нем было еще одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил»[1537].
Весь следующий день императрица провела в своих покоях, никого не желая видеть. «Жаловались, что не успевают приготовить людей: теперь не на кого опереться, — записал ее слова Храповицкий. — Как можно мне Потемкина заменить?.. Все будет не то. Он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить»[1538]. 22 октября в письме Гримму Екатерина признавалась: «Теперь все бремя на мне: помолитесь за меня»[1539].
Глава шестнадцатая
НЕВОЛЬНЫЙ КАМЕНЩИК
Последние годы жизни не принесли Екатерине ни политического, ни семейного покоя. В 1789 году началась революция во Франции, за развитием которой императрица наблюдала с напряженным вниманием и тревогой. В сердце Европы разверзалась колоссальная дыра, поглощавшая одну из могущественнейших и старейших монархий. Международная обстановка стремительно менялась.
Революционный взрыв вызвал в соседних странах волну реакции: закрывались либеральные издания, преследовались якобински настроенные авторы, пресекался поток ввозимой через границу литературы. Были разогнаны масонские ложи революционного направления вроде иллюминатов, торжествовал мрачный мистицизм розенкрейцеров. Особенно это характерно для Пруссии. Однако стеснительные меры пережили Священная Римская империя, Англия, Дания, Швеция. Не осталась в стороне от общего «похолодания» и Россия.
На конец екатерининского царствования приходятся два знаковых события, как бы возвестившие о начале новой, более мрачной эпохи, — во-первых, арест А. Н. Радищева и, во-вторых, суд над Н. И. Новиковым, а также связанные с этим гонения на масонов.
«К чему потребен я?»След, оставленный Николаем Ивановичем Новиковым в отечественной культуре, столь глубок, что целое десятилетие русского Просвещения называют «новиковским». Это было время полного напряжения творческих сил издателя: сотни наименований книг по истории, географии, естественным наукам, брошюр духовного содержания расходились из Москвы в Петербург, Нижний Новгород, Тверь, Архангельск, Тамбов, Иркутск и другие города[1540]. Такого размаха публикаторской и переводческой работы Россия до этого не знала.
Лучшие годы жизни издателя были связаны с московским масонским братством. Здесь он нашел для себя сотрудников и единомышленников, почерпнул основные нравственно-философские идеи. Масонство пришло в Россию с Запада при Петре I и распространилось среди находившихся на русской службе иностранцев. С царствования Анны Иоанновны и особенно при Елизавете Петровне оно начало затрагивать и русскую знать. Ко времени вступления Новикова в общество в Петербурге действовали ложи английской системы под руководством статс-секретаря императрицы И. П. Елагина. Масонство этого периода было вполне легальным, и вся загадочность, которой окружали себя «братья», проистекала скорее от их тяги творить под покровом тайны, чем от реальной угрозы со стороны правительства.
Новое течение вобрало в себя почти всю образованную часть общества. Именно под воздействием масонства, как бы в его лоне, зародилась будущая отечественная интеллигенция[1541]. Одним из таких рекрутов просвещения был Новиков.
Выходец из старинной, состоятельной помещичьей семьи, известной с XVI века, Николай появился на свет в родовом поместье Авдотьино под Москвой 27 апреля 1744 года. Отец и мать — люди весьма религиозные — воспитывали детей в нравственных традициях православия. Впоследствии Новиков говорил, что «первым его учителем был Бог», а «верность и любовь к престолу были внушены ему покойным родителем», статским советником Иваном Васильевичем Новиковым[1542]. Грамоте мальчик учился у деревенского дьячка, а дальнейшее образование продолжил во французском классе гимназии при Московском университете. В 1760 году Новикова исключили оттуда «за леность и нехожение в классы»[1543]. Иностранных языков он не знал, так как, по его собственным словам, «таковым его не обучали»[1544]. Новикову оставался один путь — военная служба. В 1762 году он поступил в лейб-гвардии Измайловский полк и в числе других гвардейцев принял участие в перевороте, получив чин унтер-офицера[1545]. В 1767 году Новикову представилась возможность трудиться в Уложенной комиссии. Он был послан в Москву служить «по письменной части». Помимо ведения протоколов, Николай Иванович составлял журналы общих собраний депутатов и читал их во время докладов императрице. Однако эта деятельность, мелочная и кропотливая, не вызвала у будущего издателя интереса: ведь он фиксировал чужие мнения, не имея возможности высказать своего. Через год Новикова произвели в прапорщики, но к этому времени молодой человек уже утвердился в желании оставить службу.
