Александр Воронель - Запад изнутри
Что ж, кое-какие заповеди мы выполняем! Мы так далеко ушли от ортодоксии, что, быть может, нам даже легче было бы признать нашу преемственность с людьми в черных кафтанах, чем это удается А.Б. Иегошуа. Вот, что он говорит:
"Я общался с французской журналисткой, и она попросила показать что-нибудь, что характеризует традиционный еврейский образ жизни. Я повел ее туда, где родился, в Геулу, которая превратилась в место, где живут "харедим". И вот мы видим, как идут эти люди, эти странные люди в их странных одеждах. Мы смотрим на них, и я говорю себе: что делать - вот эти, они и выражают собою мое прошлое, и с ними, хочу я этого или не хочу, я должен связывать свою идентичность..."
Мне не кажется, что мне это было бы так уж трудно.
Француженка, может быть, была очень довольна. Где еще могла бы она увидеть нечто действительно оригинальное? Кто показал бы ей вживе, как выглядели ее предки-мушкетеры четыре-пять веков назад? У какого народа хватило бы характера пронести свои повседневные обычаи из средних веков в сегодняшний день со всеми его соблазнами без всяких изменений?
Евреи в черных шляпах и белых чулках, как архитектурный памятник, как зримый символ человеческой преданности невидимому, не хуже (а, может, в чем-то и лучше) египетских пирамид, русских икон или готических соборов. Как сказал участник той же дискуссии, профессор Фридландер:
"Выполнение заповедей нужно мне не от страха перед Богом, а для сохранения символов. Это связывает меня с предыдущими поколениями, это дает мне возможность выстоять в борьбе. Для сохранения символов я вынужден оставаться ортодоксом". Конечно, не символы, бороды и шляпы составляют содержание религии, а отчаянная тяга спасти религию вынуж-дает людей к сохранению чересчур многих видимых символов.
Хорошо, по крайней мере, что у нас еще есть, что показать. Разве было бы лучше, если от нашего прошлого у нас остались бы только какие-нибудь мертвые камни? Впрочем - есть и Западная стена.
Нет, идентификация русских евреев определенно покоится не на каменном фундаменте. Даже и могильные плиты наших предков давно пошли на строительный материал по всему бывшему Союзу. Однако, когда А.Б. Иегошуа, отчаявшись в будущем еврейской секулярной идентификации без религиозных подпорок, восклицает: "Да, я совершенно секулярный человек, готов принять Десять Заповедей, разумеется, в этическом их коде, в их трактовке в качестве нравственных принципов... И в том отношении, как в них выражена еврейская историческая заповедь согласно Первому изречению. И в том отношении, как в них выражен монотеизм и универсалистский принцип еврейской религии, еврейская экзистенция" - я хочу сказать, что этот его идиллический компромисс, на самом деле, давно уже осуществлен в недрах интеллигентной части русского еврейства.
Двадцать пять лет жизни в израильском обществе убедили меня, что многократно предсказанная левантизация Израиля пока что не только не наступает, но, напротив, откладывается, и, возможно, усиливающееся с годами присутствие русского культурного элемента - одна из серьезных, хотя и невидимых, причин этого. Еврейская секулярная идентификация отталкивается не от религиозной, а от арабской, азиатской, восточной, догматической и застойной нормы. Сам по себе мирный договор или даже миллион арабских туристов ей не повредят. Но потеря чувства общности, непосредственно следующая за религиозным равнодушием, политическое раздражение против других групп своего народа, мешающих достижению ближайших партийных целей, могут ее развеять по ветру, растерять в суете, растворить в американизме.
Будучи невидимой и неопределимой, еврейская идентификация существует, вопреки всему, и действует в истории и в повседневных расчетах, как скрытый параметр, субъективный мотив, заменяющий сотни видимых причин и факторов, практически воздействующих на поведение тысяч людей. Эти люди своим поведением, а не словами и мнениями, создают то необычное шестимиллионное единство, которое уже успешно сопротивляется растворению, ускользает от регламентирования и носит общее название Израиль, но все еще не содержит зримой, объективно существующей общей черты, которую можно было бы обнаружить достоверно, как при химическом анализе.
Здесь нет гарантии для оптимизма, но есть повод для вдохновения.
ГЕНЕРАЛ ШАРОН
Теперь уж мне не вспомнить, почему г-н Александр Бреннер, тогдашний германский культурный атташе в Израиле, пригласил нас с женой на обед вместе с каким-то немецким генералом. Г-н Бреннер свободно и без акцента говорил по-русски, любил обсуждать российские диссидентские дела и позволял называть себя Шурой. Он жил в очень скромном домике с садом в Рамат Гане и держался совсем запросто, но продуманная его аристократической женой сервировка стола и обед были безукоризненны. Молодой генерал тоже производил впечатление человека, получившего изысканное воспитание, так что нам с Ниной пришлось мобилизовать все свои волевые ресурсы, чтобы держаться на европейском уровне и не переложить вилку в правую руку.
Дело было на исходе Ливанской войны и после нескольких светских любезностей все перешли на обсуждение израильской прессы, которая единодушно осуждала правительство за войну, и, в то же время за то, что правительство ведет ее неэффективно. Тут выяснилось, что, хотя генерал приехал в Израиль в составе дипломатической миссии, его главный интерес как профессионального военного состоит как раз в изучении подробностей операций Шарона в этой войне. Он сообщил нам, что операции Ариэля Шарона изучают во всех военных академиях мира и двух мнений относительно них быть не может. Привыкшие к непрерывной развенчивающей ругани нашей прессы, мы переспросили: "Вы имеете в виду его операцию в войну Судного дня 1973 г.?" "Нет, - сказал он - именно Ливанскую войну, потому что операция войны Судного дня давно уже вошла в учебники." ... Воистину, нет пророка в своем отечестве!
Оригинальность Шарона много раз служила ему плохую службу. Его нестандартные решения всегда казались рискованными. Его идеи на грани между гениальным и сомнительным пугали заурядных людей. Но те же заурядные люди, напуганные неконтролируемым развитием событий, всегда призывали его в минуту отчаяния.
Ариэль ("Арик" - у всех популярных личностей в Израиле есть уменьшительные клички) Шарон родился в 1928 г. в семье мошавников (фермеров - кооператоров) российского происхождения. Он и сейчас с некоторым напряжением может говорить по-русски. С 14 лет он стал членом (тогда еще подпольной) Хаганы - будущей Армии Обороны Израиля. Участвовал в Войне за независимость, а после нее служил в военной разведке. В 1952 г. оставил армию, чтобы учиться в университете.
