Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894
В старое время, как, кажется, и теперь, архив комитета никогда не был обилен выдающимися произведениями. Поэтому все пьесы, имевшие кое-какие достоинства, охотно разрешались для представления, а архив все-таки пустовал и не имел никакого запаса. Злой критик Каратыгин и по этому поводу написал меткое четверостишие, после того как перебрал все рукописи, хранившиеся в комитете, выискивая подходящей комедии для своего бенефиса:
«Из ящика всю выбрав требуху,
Я двадцать пять пиес прочел в стихах и прозе,
Но мне не удалось, как в басне петуху,
Найти жемчужину в навозе».
А про одного автора, сочинившего комедию «Новейший Митрофан», ошиканную при представлении, несмотря на одобрение театрально-литературного комитета, он сказал:
«Новейший Митрофан, как прежний, так же груб,
Неугомонен и капризен,
А автор нынешний на столько ж вышел глуп,
На сколько был умен Фонвизин».
Более всех драматических писателей Федоров любил покойных К. А. Тарновского и В. И. Родиславского. Он им безгранично симпатизировал и оказывал немаловажную протекцию по постановке их пьес на казенной сцене. Павел Степанович постоянно с удовольствием заявлял в комитете, что им получена из Москвы пьеса того или другого из них.
Идея поспектакльной авторской платы принадлежит всецело Федорову. Он выхлопотал гонорар за представление драматических произведений на казенной сцене, до него же драматурги работали «из любви к искусству» или «для славы». Благодаря его инициативе, авторы стали пользоваться весьма приличным вознаграждением, сам же он, написавший семьдесят пьес, никогда до этой платы не касался. И только с образованием в Москве, по мысли Родиславского, «Общества русских драматических писателей», он начал пользоваться скудным вознаграждением с провинциальных театров. Впрочем, я в это-то общество он вступил против желания, по настоянию учредителя.
Родиславский, навещавший Петербург частенько, всегда лично привозил Павлу Степановичу деньги, собранные за исполнение его пьес в провинции, и аккуратнейшим образом вручал их ему. Являясь к начальнику репертуара, он почтительнейшим тоном говорил:
— А я, ваше превосходительство, захватил с собой причитающиеся за ваш авторский труд гонорар.
— Напрасно беспокоились, ваше превосходительство, — с тем же чинопочитанием обыкновенно отвечал Федоров.
— За последние три месяца — все до копеечки… Не угодно ли вашему превосходительству получить, проверить и расписаться!
— Очень вам благодарен, ваше превосходительство.
— Вот тут ровно 68 рублей и 84 копейки с денежкой… Вот вам и денежка…
— От души благодарю ваше превосходительство и завидую вашей аккуратности.
— Денежка счет любит, ваше превосходительство! И ее извольте прибрать.
В давно прошедшие годы В. И. Родиславский служил небольшим театральным чиновником при московской дирекции и был страстный любитель драматического искусства. В свободное от занятий время он усердно сочинял и переводил пьесы, которые в большинстве случаев пользовались успехом и до сих пор не сходят с репертуара. Главной же его заслугой является, однако, основанное им общество драматических писателей, которое в настоящее время находится в полном развитии и служит единственным охранителем авторских прав.
При воспоминании о Родиславском кстати приходит на память и один эпизод с ним, имевший место за кулисами Александринского театра. На другой день по приезде из Москвы отправляется он созерцать драматический спектакль, в котором, между прочим, шел и один из переводных его водевилей. В нем главную роль играла покойная Е. М. Левкеева. Должно заметить, что это происходило одновременно с дебютами провинциального артиста Н. К. Милославского, который дня за три перед этим представлением выступил в роли Гамлета.
Родиславский, просмотрев свой водевиль, пожелал поблагодарить Левкееву за ее талантливое исполнение и отправился на сцену. Подойдя к ее уборной, когда она уже начала переодеваться, он приказал горничной передать артистке:
— Скажите Елизавете Матвеевне, что ее покорнейше просит увидеть Родиславский.
Не разобрав хорошо фамилии, Левкеева быстро накинула на плечи платок и торопливо вышла из уборной за кулисы. где было уже довольно темно. Оглядывается она по сторонам и спрашивает:
— Кто меня желает видеть?
— Это я-с, многоуважаемая Елизавета Матвеевна, — откликнулся Родиславский. — Считаю своим долгом выразить вам свою благодарность за то высокое наслаждение, которое вы доставили мне своею художественною игрою. Нет слов для выражения моего восторга!
Польщенная Левкеева хотела отблагодарить любезного поклонника и, мило улыбаясь, ответила:
— Вы слишком внимательны, я, право, не заслуживаю такой похвалы. тем более, что эта пьеса… такая дрянная… такая глупая… Ей-Богу, не стоит и говорить.
И вдруг, почему-то вспомнив дебютанта Милославского, которого она никогда не видала, прибавила:
— А вот мне… позвольте, в свою очередь, поблагодарить вас… за истинное удовольствие, которое я испытывала при вашем артистическом исполнении Гамлета… Вы играли удивительно…
— Я?… В Гамлете? — изумился Родиславский, отодвигаясь от собеседницы. Помилуйте, я… никогда в жизни… не играл… Вы, кажется, принимаете меня за другого?!
— Как за другого? Ведь мне сказали, что вы г. Милославский?!
— Извините-с, я не актер… Я не Милославский, а Родиславский, автор того водевиля, который сейчас вами так прекрасно был сыгран.
Артистка сконфузилась и поспешила удалиться в уборную.
Переводная драма Родиславского «Сумасшествие от любви», игранная у нас впервые в бенефис Елены Павловны Струйской 1-й, до сих пор не сходит с репертуара и пользуется неувядаемым успехом. Припоминаю кем-то написанную тогда эпиграмму на бенефициантку, которая после этой драмы поставила еще одноактную комедию «Три пощечины»;
«Елена Струйская три чуда совершила:
В свой бенефис с ума сошла,
Три плюхи публике дала
И полный сбор за это получила».
Е. П. Струйская долгое время была первой актрисой Александринского театра. Она несла на себе все сильно драматические роли и, между прочим, участвовала в «Грозе», известной пьесе A. Н. Островского. По этому поводу И. И. Монахов сказал экспромптом на сцене во время представления;
«Мне летом не страшна гроза,
Она зимой меня пугает,
Когда Елена стрекоза
В „Грозе“ Островского играет».
XI
