Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записи и документы за период с 19 апр. по 24 авг. 1918 г.
Сначала были признаны недействительными все достигнутые с таким трудом договоренности, облегчающие вывоз немецких пленных, основанием чему послужило правовое заключение, составленное Исаевым. Чичерин на переговорах изворачивается, сначала все обещает, на следующий день под влиянием Гиллерсона, Радека и других все сказанное берет обратно. Если Вильгельмштрассе не проснется, дело окажется непоправимым. Несколько дней назад Троцкий сказал одному из работников дипломатической миссии: «Мы уже фактически покойники; теперь дело за гробовщиком». Однако положение советского правительства еще не настолько плачевное. Гробовщиков нашлось бы много, но до сих пор ни у кого не хватает решимости и силы. Большевики выигрывают именно потому, что среди этих гробовщиков нет единства.
Вчера во второй половине дня в течение пяти часов наблюдали на Николаевском вокзале от начала до конца процесс погрузки и отправки санитарного эшелона с нашими пленными. Сначала был загружен эшелон москвичами (около 1000 чел.) — беднейший люд, в основном, женщины и дети — отправляемыми на восток, чтобы тем самым облегчить положение с продовольственным положением в Москве, такие поезда теперь отправляются часто. Затем, через несколько часов ожидания, пришла очередь отправки наших 300 гражданских пленных и угнанных и 250 военнопленных. Выдержка и дисциплина последних были особенно заметными. В целом, все происходило сносно, создавалось впечатление, что наши жалобы возымели успех, затем — посадка во все вагоны красногвардейцев и проверка с целью предотвращения вывоза денежных сумм и товаров свыше разрешенных норм.
С этим поездом уезжала вдова бывшего русского посла в Берлине[43], которая обратилась к кайзеру за разрешением проживать в ее прибалтийском имении. Большевики официального разрешения ей не дали, но в присутствии немецкой дипломатической миссии сделали вид, что они смотрят на это сквозь пальцы. Но не настолько, чтобы не заметить и не отметить для себя, что графиня помимо слуги и двух камеристок имела при себе девятнадцать больших чемоданов. Понятное желание спасти что-нибудь из своего имущества. По нашей просьбе контроль ее багажа ограничился простым открытием чемоданов. Русские комиссары ни во что не вмешивались, но несколько раз повторили нам, что, по их сведениям, в поезде находятся пассажиры, не имеющие разрешения на выезд. Уже сегодня нам сообщили, что поезд был остановлен на одной из пригородных станций, багаж графини был основательно проверен и облегчен. Пример этого отъезда свидетельствует о том, что приспосабливаться к создавшимся условиям здесь еще не научились.
Когда поздно вечером, стоявший во главе комиссаров начальник решил еще раз обыскать поезд, фон Раутенфельд и я стали внушать ему, насколько приятнее возвращаться домой в автомобиле, чем пешком. Это подействовало. По пути домой молодой человек много политизировал, отметил среди прочего, что наш комиссар, товарищ (геноссе) Вильгельм, делает свое дело все-таки хорошо, что Россия очень нуждается в немецком порядке.
17 июня.В последние дни мне приходится много ездить по Москве, чтобы сдвинуть с мертвой точки безнадежные переговоры с администрацией железных дорог. При этом я познакомился с наркомом путей сообщения Ревским[44], малообходительным человеком, ранее мелким железнодорожным чиновником.
Понятие равенства и непонимание необходимости организованности приводят в одинаковой мере к странным явлениям; например, Чичерин самолично подписывает паспорта, заявки на железнодорожные купе для наших курьеров и выполняет другие такого рода мелочи. Вполне понятно, что на большие дела времени не хватает, немногочисленные добросовестные члены правительства быстро переутомляются. Насколько я убежден в необходимости вливания свежей крови в систему у нас дома, (нам нужен менее величественный и менее тайный Тайный совет), настолько на основании моих наблюдений я убедился в необходимости планомерной учебы здесь для массы чиновничьего аппарата.
В последнее время я стал вхож во многие русские и русско-немецкие семьи; с одними из них меня связывает знакомство по политическим делам, к другим я прихожу, выполняя поручения их немецких родственников. Повсюду заботы и нужда или же жизнь с ограничениями и в постоянном страхе попасть под подозрение «чрезвычайки». И при всем при этом всюду, где мне приходится бывать, пытаются показать русское гостеприимство. По возможности мы помогаем всем, кому находим нужным, с получением документов, разрешающих въезд на оккупированную нами территорию, а также в других вопросах, если это только возможно по нашим официальным каналам.
Неожиданно настали жаркие дни, на улице бывает душно, нередки дожди с грозами. Недавно часы здесь были переведены на два часа вперед, чтобы полнее использовать дневной свет. И поскольку белые ночи стали заметнее, мы можем по вечерам почти до полуночи читать без лампы в прекрасном саду нашего дома.
Вместе с Геннингом я часто бываю по вечерам и воскресным дням в гостеприимном доме нашего прибалтийского знакомого в Трубниковском переулке, который находится в нашем квартале, это бывший аристократический квартал, где дворянство имело свои городские усадьбы, в которых они жили блестяще, хлебосольно и порой расточительно. Еще можно встретить эти старые просторные господские дома, окруженные постройками для крепостного люда и прекрасными садами, когда я здесь брожу, мне часто вспоминаются образные описания в книге князя Кропоткина[45] «записки революционера» и в «Войне и мире» графа Толстого[46]. Местами встречаются деревянные дома, внутри, наверное, не столь уютные, как снаружи.
18 июня.Наши три комиссии попечения о военнопленных возвращаются назад. Лопасть в Сибирь им не позволили чехословаки, успехи которых растут. По новым сведениями их численность составляет 60–80 тыс. человек.
Из министерства иностранных дел нет ни слова. Прошло уже две недели как мы перенесли очередное заседание. И там еще удивляются, когда у солдат лопается терпение! Мы направили телеграфом в Верховное главнокомандование и военное министерство пространные и очень резкие жалобы. Бюрократы на Вильгельмштрассе, видно, не представляют, что на душе у наших пленных, хотя мы свое мнение по этому поводу им высказали.
Мне вдруг пришло в голову, что чем меньше дипломатическую миссию информируют, тем бесцеремоннее с ней обращаются. Но не могут же в самом деле в министерстве иностранных дел полагать, что наше представительство здесь должно только выполнять поручения, не принимая никакого участия в умственной политической работе.
