Николай Водовозов - Белинский
Благодаря энергии Некрасова, ведшего переговоры с Плетневым, все формальности были скоро выполнены, и к новому, 1847 году появились публикации о переходе «Современника» в руки новых издателей и об участии в журнале Белинского.
Сотрудничество великого критика быстро сделало «Современник» самым популярным и авторитетным журналом в России. Виссарион Григорьевич передал в «Современник» рукописи, заготовленные для издания «Левиафана». Таким образом, в первых же номерах журнала появились произведения самых выдающихся русских писателей молодого поколения: Тургенева, Достоевского, Некрасова, Григоровича и многих других.
Конец 1846 года был, пожалуй, самым счастливым в жизни Белинского. Он не поправился физически после поездки, скорее, пожалуй, она даже ухудшила состояние его здоровья, но Белинский, как всегда, не хотел подчиняться физической слабости. К тому же в конце 1846 года у него родился сын Володя, и Белинский, нежно любивший детей, был особенно счастлив.
Он работал для «Современника» с небывалым подъемом и энергией. Но уже над его жизнью собирались тучи. Весной 1817 года принесший столько радости маленький сын умер. Как подействовал этот удар на Белинского, можно судить по его словам, сказанным Тургеневу: «Я не живу, я умираю медленной смертью». К нравственным страданиям прибавились опять физические: туберкулез настолько обострился, что врачи потребовали немедленного отъезда за границу для лечения в модном тогда немецком курорте Зальцбрунн.
В мае месяце Виссарион Григорьевич выехал на пароходе из Кронштадта в Штеттин, а оттуда через Берлин в Зальцбрунн. Путешествие на этот раз тяготило его с самого начала. Разлука с семьей под свежим впечатлением смерти сына была особенно мучительна. Он боялся за дочь, в голову лезли всякие горькие мысли. По приезде в Зальцбрунн он пишет жене: «Начал выкладывать чемодан, а мне вдруг сделалось так грустно, что хоть и плакать. В глазах мерещились все вы, а в ушах все раздавалось: «Висален Глиголич»… Нет, вперед ни за спасение жизни не уеду вдаль от семейства».
В Зальцбрунне больной Белинский получил письмо от Гоголя. Гоголь отвечал на статью Белинского о последней своей книге «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой писатель, под влиянием славянофилов, говорил о терпении, послушании и покорности русского народа. Теперь в письме Гоголь упрекал «неистового Виссариона» за резкий тон его статьи о своей книге. Письмо Гоголя оказалось искрой, от которой вспыхнула вся неукротимая страсть боевой натуры Белинского. «Россия, — отвечал он Гоголю, — видит свое спасение не в мистицизме[19], не в аскетизме[20], не в пиетизме[21], а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности… Она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми., не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не человек… И в это-то время великий писатель, который своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя, как будто в зеркале, является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, учит их ругать побольше… И это не должно было привести меня в негодование?.. Да если бы вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел вас, как за эти позорные строки!»
Это знаменитое «Письмо к Гоголю», «подводившее, — по определению В. И. Ленина, — итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору» (В. Ленин, Соч., т. XVII, стр. 341, изд. 3-е).
Зальцбрунн мало помог Виссариону Григорьевичу. Он решил уехать в Париж, где мог найти более знающих докторов и лучшие условия для лечения.
Из Германии Белинский уезжал с чувством облегчения. «Что за тупой, за пошлый народ немцы! — признавался он. — У них в жилах течет не кровь, а густой осадок скверного напитка, известного под именем пива, которое они лупят и наяривают без меры… Однажды за столом был у них разговор… Один и говорит: «Я люблю прогресс, но прогресс умеренный, да и в нем больше люблю умеренность, чем прогресс». Когда, Тургенев передал мне слова этого истого немца, я чуть не заплакал, что не знаю по-немецки и не могу сказать ему: «Я люблю суп, сваренный в горшке, но и тут я больше люблю горшок, чем суп». Но всего не перескажешь об этом народе, скроенном из остатков и обрезков».
Париж с первого же взгляда произвел на Виссариона Григорьевича самое лучшее впечатление. В этом городе он застал Герцена с женой, Тургенева, Бакунина и других своих друзей. Все вместе они отправились осматривать город. Тюильрийский дворец с его площадью, обсаженной каштанами, с его террасою, откуда видна площадь Согласия с обелиском и великолепными фонтанами, показались Белинскому чудом, «Шехерезадой», как выразился он сам. Затем Пале-Рояль— огромный четвероугольник залитых огнем роскошных магазинов, а в центре каштановая роща, с большим бассейном, посредине которой бил фонтан струей в форме плакучей березы… Вечер был до того тепел, что так и тянуло стать под эту струю, чтобы освежиться прохладными брызгами.
В Париже, среди друзей Белинский отдохнул нравственно, но и тут здоровье его улучшилось мало. Правда, ему казалось, что он стал меньше кашлять, легче дышать, свободнее ходить, но все это не надолго.
В конце октября Виссарион Григорьевич вернулся в Петербург. На его несчастье стояла холодная, сырая осень. Ему сразу стало хуже.
По совету врача он переменил свою квартиру у Аничкова моста на другую, более просторную, на Лиговке, недалеко от станции железной дороги, которая тогда строилась. Квартира эта находилась во втором этаже деревянного дома, стоявшего во дворе среди деревьев, настолько густых, что они затемняли окна и делали комнаты мрачными.
Белинскому приходилось попрежнему много работать, хотя силы его заметно таяли. В его новых статьях видно то же горение мысли, что и раньше, и, как всегда, он забывает о себе, думая о судьбах своей родины. «Я люблю русского человека, — говорит он, — и верю великой будущности России». Именно эта горячая любовь поддерживала в нем остаток жизни, давала последнюю энергию для труда. В первых книгах «Современника» за 1848 год был напечатан ряд статей и рецензий великого критика» из которых две представляли собою обширные статьи с обзором русской литературы за 1847 год.
Весной 1848 года у Белинского возобновилось удушье, кашель опять мучил его днем и ночью, кровь беспрестанно приливала к голове. Он редко выходил из дому и чаще стал повторять, что жить ему остается недолго, а так много еще хочется сделать для своего народа.
