Черубина де Габриак - Исповедь

Серый сумрак бесприютней,
Сердце — горче. Я одна,
Я одна с испанской лютней
               у окна.

Каплют капли, бьют куранты,
Вянут розы на столах.
Бледный лик больной инфанты
               в зеркалах.

Отзвук песенки толедской
Мне поет из темноты.
Голос нежный, голос детский…
               где же ты.

Книг ненужных фолианты,
Ветви парка на стекле…
Бледный лик больной инфанты
               в серой мгле.

Лишь раз один, как папоротник, я
Цвету огнем весенней, пьяной ночью…
Приди за мной к лесному средоточью,
В заклятый круг, приди, сорви меня!

Люби меня! Я всем тебе близка.
О, уступи моей любовной порче,
Я, как миндаль, смертельна и горька,
Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.

В слепые ночи новолунья
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи
И предо мною и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?

Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта,
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.

Горький и дикий запах земли:　
Темной гвоздикой поля проросли!　
В травы одежды скинув с плеча,　
В поле вечернем стою, как свеча.　
Вдаль убегая, влажны следы,　
Нежно нагая, цвету у воды.　
Белым кораллом в зарослях лоз,　
Алая в алом, от алых волос.　

Над полем грустным и победным
Простерт червленый щит зари.
По скатам гор, в тумане медном
Дымят и гаснут алтари.

На мир пролив огонь и беды,
По нивам вытоптав посев
Проходят скорбные Победы,
И темен глаз девичьих гнев.

За ними — дальние пожары,
И меч заката ал и строг;
Звучат безрадостно фанфары,
Гудит в полях призывный рог.

Кто-то мне сказал: твой милый
Будет в огненном плаще…
Камень, сжатый в чьей праще,
Загремел с безумной силой?..

Чья кремнистая стрела
У ключа в песок зарыта?
Чье летучее копыто
Отчеканила скала?..

Чье блестящее забрало
Промелькнуло там, средь чащ?
В небе вьется красный плащ…
Я лица не увидала.

Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.

Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.

В ветвях лаврового куста
Я вижу прорез черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.

Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.

Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.

Есть на дне геральдических снов
Перерывы сверкающей ткани;
В глубине анфилад и дворцов
На последней, таинственной грани
Повторяется сон между снов.
             В нем все смутно, но с жизнею схоже…
             Вижу девушки бледной лицо,
             Как мое, но иное и то же,
             И мое на мизинце кольцо.
             Это — я, и все так не похоже.
Никогда среди грязных дворов,
Среди улиц глухого квартала,
Переулков и пыльных садов —
Никогда я еще не бывала
В низких комнатах старых домов.
             Но Она от томительных будней,
             От слепых паутин вечеров —
             Хочет только заснуть непробудней,
             Чтоб уйти от неверных оков,
             Горьких грез и томительных будней.
Я так знаю черты ее рук.
И, во время моих новолуний,
Обнимающий сердце испуг,
И походку крылатых вещуний,
И речей ее вкрадчивый звук.
             И мое на устах ее имя,
             Обо мне ее скорбь и мечты.
             И с печальной каймою листы,
             Что она называет своими,
             Затаили мои же мечты.
И мой дух ее мукой волнуем…
Если б встретить ее наяву
И сказать ей: «Мы обе тоскуем
Как и ты, я вне жизни живу», —
И обжечь ей глаза поцелуем.