Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там
— А ты живи, раз не успела ещё попить народной крови, — милостиво разрешил он.
Из родительского дома её переселили в обычную бревенчатую избу.
Теперь это была полная старуха с властным выражением лиц, украшенного короткими тёмными усами, а по бокам подбородка — прозрачным ореолом пучков седых волос.
По зову генетической памяти, Ольгу Васильевну до сих пор навещали местные старбеевские старухи.
— Ладно уж, празднуйте, — разрешила она Ковалёву.
Вечером в маленькой, жарко натопленной комнате, что снимал Ковалёв у Ольги Васильевны вместе с летней верандой за двадцать пять рублей в месяц, собрался практически весь отдел. Пили водку, закусывали, пели песни и частушки:
Из-за леса показалась
Конная милиция.
Поднимайте, девки, юбки
Будет репетиция.
— А теперь — десерт, — объявил Ковалёв, доставая десятикилограммовую дыню. — Братцы, если вдруг она окажется невкусной, не казните меня, — взмолился, перестраховываясь, он.
Комната, пропахшая дымом торфяных брикетов, которыми, в основном, топили печь, наполнилась вдруг свежей прохладой медового запаха.
Украинец Юрченко, измеряя толщину съедобного слоя, поднёс к желтоватой мелкозернистой мякоти свою ладонь. Но мякоть дыни выступала за пределы вытянутых четырёх пальцев.
— Ого! Даже в Хохляндии сало тоньше!
— Ладно, давай нашу!
Прощай милая моя,
Улетаю в Азию.
И поэтому сейчас
На тебя залазию!
В стеклянные банки слили полтора литра дынного сока, которого как раз хватило всем, чтобы запить тост «на посошок».
Старший лейтенант Петр Борисов на закате летнего дня вышел с площадки № 10 к станции Тюра-Там. Ловить какую-нибудь попутную машину он не стал. С одной стороны, идти до станции предстояло всего километра два, а с другой стороны, солдаты-шоферы не останавливались, даже если голосовал, предположим, полковник. Они проезжали мимо, делая вид, что спешат по важным делам. Поэтому Борисов не стал позориться, а решил добраться пешком. Тем более, что до прибытия поезда Москва — Душанбе оставалось еще более часа.
Дневная невыносимая жара сегодня побила, кажется, собственный рекорд, подняв столбик термометра, висевшего в тени на северной стене казармы, до отметки сорок пять градусов. Но это в тени, как принято измерять температуру у метеорологов.
А где ж ее взять, ту тень, если вокруг пустыня, а узкие полоски тени можно найти только за северными стенами зданий, построенных на площадках? Воздух, подогреваемый раскаленным песком, дрожит маревом, летняя армейская форма — рубашка с короткими рукавами и распахнутым воротником, шляпа на голове, поля которой лишь создают видимость тени — не спасают Может, не зря здешние аборигены всех национальностей носят ватные халаты круглый год?
А что? Зимой такой халат не дает улетучиться теплу, создаваемому телом, то есть выполняет ту же роль, что и пальто или полушубок. А летом наоборот, удерживает под собой температуру тела. Под халатом всегда тридцать шесть и шесть, в то время как снаружи все шестьдесят. Правда, запах от этих местных мужиков такой, к которому, как и к жаре, привыкнуть невозможно.
Вот и получается, рассуждал Борисов, летом приходится переносить жару градусов под семьдесят, а зимой бывает и до тридцати мороза. Перепад температур в течение года составляет, таким образом, около ста градусов.
Может ли человек, живший до этого постоянно в северных широтах, без вреда для своего здоровья привыкнуть к таким суровым условиям?
Борисов удивился тому, как быстро наступила темнота. Это в Мценске, откуда он был родом, сумерки растягиваются на целый час. А тут, на юге, раз — и уже темно. Хорошо, что дорога изучена, можно смело идти, глядя вон на ту лампочку, что светится у железной дороги.
— Дядь, «Московски» надо? — послышался неожиданно шепот юного коммерсанта, когда Борисов поравнялся с убогими казахскими глинобитными домиками, стоявшими у дороги.
— Нет, — твердо ответил Борисов, зная, что пацан продаст ему бутылку поганой водки за цену, без малого вдвое превышающую ту, которую он скоро заплатит в вагоне-ресторане.
Борисов прошел по слабо освещенному перрону к той лавке, неподалеку от которой обычно останавливались вагоны-рестораны поездов, идущих на юг. Судя по станционным часам, ждать ему осталось всего несколько минут. Если поезд не опаздывает.
«Успел», — обрадовано подумал Борисов. С этой проклятой 63-й площадки пока выберешься. Железной дороги туда нет, мотовоз не ходит. Хорошо, что сегодня, когда наступила его очередь, приезжал «газик» за почтой.
Борисов вспомнил майора-вербовщика, сулившего студентам пятого курса Московского авиационного института «золотые горы». Вербовщик в форме артиллериста ходил по группам, зазывал на службу в ракетные войска, обещал, что те, кто даст согласие, будут работать на самых важных и ответственных должностях, у них будет бесплатное офицерское обмундирование, доплаты за должности и звания. Получалось, что как только они начнут служить, зарплата будет двести пятьдесят рублей, в то время как у инженера на гражданке всего сто десять.
Со всего курса майор набрал шесть человек. И все они попали сюда, на полигон.
Больше всех повезло Витязеву, его распределили в вычислительный центр при штабе на десятке. Другим поручили создавать учебные кабинеты в монтажно-испытательных корпусах.
А Борисову досталась 63-я площадка. И когда он напомнил, что им обещал вербовщик и что потенциал знаний, полученных в МАИ, тратить таким бездарным образом нерационально, кадровик, полковник по званию, налился кровью:
— Кто вам сказал, лейтенант Борисов, что боевое дежурство не самое важное и ответственное поручение? — возмущался кадровик. — Для чего, по-вашему, Советский народ строит ракеты? Чтоб защитить от империалистов нашу страну. Вам народ доверяет самое грозное в мире оружие, направляет вас на передовые рубежи, а вы…
— Ну, сволочь, и звездобол! — у Борисова заныли зубы.
Он впервые понял, что после студенческой вольницы попал туда, где придется подчиняться каждому придурку, если он выше тебя по званию. А если и дальше пытаться искать правду, то запердолят в такую задницу, что 63-я площадка покажется венцом цивилизации.
Площадка встретила Борисова совсем неожиданно. Перед КПП стоял, согнувшись и покачиваясь, стараясь удержать равновесие, пока еще не знакомый лейтенант. На кучке песка, когда-то сдвинутого лопатой, грелся жуткий с виду варан, отрешенно изучающий мир немигающим взглядом, направленным куда-то вдаль. Борисов тут же прикинул, что с высоты песчаной кучки даль для варана заканчивалась не далее пяти метров.
