Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков
«На пороге третьего тысячелетия, — говорил батюшка, — когда Церковь прошла уже такой огромный путь, можно ли возвращаться к такому состоянию?»
Стремление к опеке оправдывается ложно понимаемым смирением. Такой инфантилизм подпитывает институт «младостарчества» в наше время, когда настоящих старцев практически нет. Митрополит Антоний писал: «Часто молодые священники — молодые или по возрасту, или по своей духовной незрелости “управляют” своими духовными детьми вместо того, чтобы их взращивать» [41].
Те, кого они опекают, в свою очередь портят священников лестью, желанием жить в духовной зависимости, неумением налаживать равные, дружественные и ответственные отношения. По мнению отца Александра, «стадное сознание, жаждущее поклониться твёрдой руке», является одним из чувств, которое продуцирует автократию [42]. Священник должен пройти через эти соблазны так же, как и через искушение авторитарной духовной властью, ибо Господь не действует через авторитарных людей.
«Жажда подчинения является атавизмом, инстинктом, который люди унаследовали от звериного сообщества, как правило, руководимого вожаками», — считал батюшка [43]. Человек, ищущий себе в жизни внешнего начальника, избегает, боится инициативы. Он пытается переложить ответственность за свои дела на чужие плечи. А предоставление свободы воспринимает едва ли не как предательство.
Иногда и в батюшкин приход попадали люди, требовавшие от него строгих определений, чётких правил поведения в разных ситуациях, желающие обрести себе «кукловода». Но отец Александр полагал, что в христианстве дан не прейскурант, а вектор, и этот вектор не познаётся формально. «Мы должны чувствовать, — говорил он, — как себя вести в конкретной обстановке. Не все жизненные проблемы могут быть подвергнуты простой оценке; если бы было известно, как поступать в каждом конкретном случае, то это была бы казуистика — в одном случае так, в другом иначе. Нам бы тогда оставалось каждый раз заглядывать в какую‑нибудь книжечку (Талмуд или Типикон) и решать».
«Господь, — замечал отец Александр, — принёс не интеллектуальную энциклопедию, которая бы освободила нас от умственного и нравственного поиска и напряжения, а принёс нам Путь, Истину и Жизнь. Поэтому люди, руководствуясь Духом Евангелия, могут сами находить различные жизненные решения».
Батюшка воспитывал в своих учениках способность к самостоятельному внутреннему выбору. Но он также старался подвигнуть их к тому, чтобы они решали свои задачи Силой Христа. Он считал, что тогда все приложится. Если же этого нет, то никакое формальное казуистическое понимание христианства не приведёт к цели, ибо превращает человека в фарисея и не даёт ему двигаться дальше.
Поэтому так важно, считал отец Александр, чтобы «свобода вырастала из духовной глубины человека» [44]. Те, кому не хватало этой самой глубины, часто находились во внутренней оппозиции к батюшке. Но он медленно и упорно менял их систему ценностей, чтобы ни он сам, ни какой‑либо другой учитель не становился для них мерой всего, чтобы внутренне они не зависели от священника, но обретали Христа в своём сердце.
Это не значит, что отец Александр вообще был противником старчества. Из его проповедей и книг мы знаем, что с глубочайшим уважением и любовью он относился к таким старцам, как Симеон Новый Богослов, Нил Сорский, Паисий Величковский, Серафим Саровский. Многие Оптинские старцы также были для него примером православного отношения к жизни. Ведь с ними он был связан через свою мать и первого духовника, отца Серафима Батюкова. И все же старчество было лишь кратковременной ступенькой в тысячелетней истории Церкви. Оно было неотделимо, по словам профессора В. Экземплярского, от монастырского быта, являлось «колыбелью христианства».
Старчество как духовное явление зародилось на Востоке, где традиционно была слаба централизация церковной власти. В то время христианство только–только начиналось, и настоящих христиан было очень мало. Отцы Церкви утверждали, что старец может иметь лишь ограниченное число учеников. Предполагалось, что они должны жить вместе со своим старцем (если не в скиту, то, во всяком случае, в монастыре) и ежедневно или очень часто исповедоваться ему не только в своих поступках, но и в помыслах. Последнее всегда было важнейшим условием ученичества у старцев.
Современный приходской священник не может обеспечить подобное руководство. Тех, кто все‑таки претендует на роль старца для мирян, митрополит Антоний Сурожский предостерегал, что для духовника «это катастрофа, потому что он вторгается в такую область, в которую у него нет ни права, ни опыта вторгаться». Очень часто у жертв подобной опеки возникает карикатура на духовную жизнь. «Они делают всё, что, может быть, делали подвижники, но те‑то делали это из духовного опыта, а не потому, что они — дрессированные животные» [45].
«О старчестве вне монастырей, — писал В. Экземплярский, — другого ничего нельзя сказать, как только то, что это просто религиозно–коммерческое предприятие, ничего общего не имеющее ни со старчеством, ни с Православием вообще. Старцы в миру — все это опасные для Церкви авантюристы, которые, конечно, могут эксплуатировать народную темноту и интеллигентскую нервную издёрганность, но которые всегда являются самозванцами и заслуживают, безусловно, церковного осуждения» [46].
О том, что старчество кончается, предупреждал один из последних Оптинских старцев — Варсонофий. И действительно, с выходом христианства из стен монастырей этот метод руководства себя изжил. Сейчас в Церкви не хватает даже простых священников, не то что старцев! Сегодня больше следует полагаться на Евангелие, которое надо научиться проповедовать.
Именно это завещал преп. Серафим Саровский, желавший, чтобы христиане искали себе старца и руководителя в Самом Иисусе Христе, замечая, что уже нет опытных духовных руководителей. К той же мысли склонялся и преп. Феофан Затворник. А ведь с тех пор прошло больше ста лет и из них 70 лет в стране был жестокий антиклерикальный террор.
В наше время христианство перестало быть достоянием избранных мистиков и богословов, поэтому возврат к старчеству, превращение христианства в эзотерическую религию является регрессивным явлением. И хотя Евангелие и говорит нам, что «много званных, а мало избранных» (Мф 20.13), оно призывает свидетельствовать о своей вере всех христиан, каждого верующего, а не отделившихся от мира «детей света».
