Иван Бенедиктов - Рядом со Сталиным
Одно время Ягода зачастил к М. Горькому на дачу в Горки. Мне приходилось его сопровождать. Увеселения длились примерно до четырех часов утра. Какая-то странная звучала музыка, с какими-то монотонными тяжелыми стуками. Что этот негодяй имел общего с Горьким? Оказывается, совращал сноху Надежду. Немудрено, что Максиму Пешкову усиленно подливали из всех бутылок, а потом в беспамятном состоянии бросили на снегу. Воспаление легких. Наконец и врачи «помогли» приблизить кончину. Горький все это очень переживал. Через месяц после смерти сына он превратился в дряхлого старика и скоро тоже умер.
А Надежда как ни в чем не бывало продолжала посещать кабинет Ягоды на Лубянке. По его инициативе Павел Корин написал роскошный портрет примадонны, картинно восседающей в кресле. Когда предложили попросить Сталина помочь в создании музея этого живописца, Ягода мигом все провернул сам. Если бы чистоплотный Сталин все это узнал тогда, то стер бы мерзавца в порошок.
После убийства Кирова следствие вел Агранов, заместитель Ягоды. Все фальсифицировал. Подозревая это, Сталин назначил комиссию ЦК для проверки работы НКВД. В личном сейфе Ягоды обнаружили списки правоцентристской оппозиции и личные дела агентов царской охранки Зеленского, Зубова, Иванова. Думаете, кем являлись бывшие провокаторы? Зеленский занимал пост секретаря Московской партийной организации. Зубарев был вторым секретарем Свердловского обкома. А Иванов работал секретарем Северо-Кавказского крайкома партии и по заданию Бухарина с двадцать восьмого по тридцать четвертый год организовывал голод, чтобы вызвать недовольство населения советской властью.
Вот какая публика орудовала всюду под прикрытием Бухарина и Ягоды.
Поэтому его секретарь Буланов на суде честно признался: «Все преступления, которые я выполнял, исходили от Троцкого и Бухарина. По их директивам мы убивали, калечили, сажали в тюрьмы абсолютно невинных людей. Не может быть нам пощады. И здесь пусть Бухарин не прикидывается. Он готов ради своего спасения утопить всех, но это опасный злодей нашего времени. Это они, Троцкий и Бухарин, обязали нас умертвить Менжинского и Куйбышева, Пешкова и Горького».
* * *Но вернемся в ту раскаленную атмосферу. Я был стократ проверенным, абсолютно надежным человеком. Поэтому, казалось бы, мог не беспокоиться о собственной судьбе. Однако два сотрудника НКВД арестовали меня прямо в секретариате Орджоникидзе и доставили на родимую Лубянку. Два часа в персональной камере заставили меня просеять всю жизнь сквозь самое мелкое сито. Вина или какая-то роковая оплошность не обнаружились. Наконец привели к комиссару оперативного отряда Паукеру, где выяснилось, что меня спутали с другим Рыбиным — шофером погибшего накануне начальника Главвагона Винокура.
Вроде бы на сей раз мне повезло. Но спустя некоторое время меня угораздило похвалить произведение Рамзина. Того самого инженера, которого судили по делу «Промпартии». Чтобы зря не томиться в камере, он изобрел прямоточный паровой котел с большим экономическим эффектом. За это Рамзина освободили и даже наградили орденом Ленина. Не знаю, где он тогда работал, но иной раз приходил на прием к Орджоникидзе. И вот я в своем подразделении похвалил умную голову. Тут же кто-то донес, что Рыбин восхваляет врага народа! Еле-еле увернулся от новой камеры.
Еще пример такого же рода. Однажды я спросил знаменитого летчика М. М. Громова, почему арестовали некоторых сотрудников его Летно-испытательного института. Он честно признался:
— Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали крамолы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого. Отдельные из них доказывали, что их самолет по летным качествам превосходит самолет другого конструктора, однако не запущен в производство. Такая неразбериха наблюдалась. Но от Сталина я не слышал, чтобы грозил мне арестом. Вот Ворошилов пообещал меня арестовать. Пожалуйста, говорю, можете, если я заслуживаю. Ворошилов на это ответил:
— Товарищ Громов, да я пошутил над вами.
Вот какие шутки тогда были в моде… Почти каждый не знал, чем закончится ночь. Одна меня тоже ошеломила. Это случилось уже в Большом театре. До трех часов я бдительно не смыкал глаз. Потом оставил на посту своего помощника Шепилова и прилег в артистической на диван. В пять проснулся — нет моих сослуживцев. Оказались врагами народа. А ведь я, ничего не подозревая, иногда беспечно забивал с ними «козла».
Так оперативно действовал новый глава НКВД Ежов, неказистый мужичок, для солидности надевший специально сшитую фуражку и шинель. Прежде он работал секретарем ЦК. Затем по решению Политбюро должен был укрепить органы честными партийными работниками. Но скоро превратился в «ежовые рукавицы», его портрет болталался на шестах во время демонстрации трудящихся на Красной площади.
Кто же мог рекомендовать этого забулдыгу на такой ответственный пост? Видно, Маленков, Микоян, Хрущев, Каганович. Однако никто из них, в том числе Ворошилов и Молотов, не сказали Сталину о пороке Ежова, который вместо чистки прежнего аппарата, пропадал у мясистой поклонницы из продмага и окончательно спился. А подручные тем временем орудовали вовсю, подсовывая на подпись бесконечные списки на арест невинных людей.
Как в таком состоянии Ежов мог заниматься делом Блюхера — уму непостижимо. Суть в том, что я, параллельно с работой в Большом театре, продолжал выполнять обязанности дежурного телохранителя. И когда Блюхер приезжал с Дальнего Востока в Москву, я постоянно сопровождал его. Жена Блюхера жила на Чистых прудах. Но там он редко бывал, предпочитая останавливаться в «Метрополе», где любил слушать цыганский хор, по ночам выступавший перед иностранцами.
Незадолго до ареста его вызвал к себе Ежов. Разговор длился часа полтора. Я просто сидел в приемной и то весь извелся. Наконец Блюхер вышел из кабинета, но тут же вернулся за позабытой фуражкой. Может быть, зря… Лишь один раз в жизни я слышал плохой отзыв об этом человеке прекрасной души. И вот его судьбу решало такое ничтожество…
По-прежнему подозревавший всех и вся начальственный аппарат НКВД требовал от рядовых сотрудников заведения новых дел на антисоветчиков. Только личный сотрудник для поручений Сталина генерал Румянцев неизменно критически относился к арестам, считая, что даже виновных в чем-то людей нужно просто вызвать и предупредить, чтобы не занимались пустой болтовней, не позорили советскую власть. До сих пор живы люди, которые благодаря ему избежали тяжких последствий. До сих пор они благодарны судьбе за встречу с умным и справедливым человеком.
